Палатку поставили всё-таки полностью – даже активно двигаясь, мы скоро ощутили повышенную влажность и изрядную прохладность воздуха в пещере. Наверное, от града, который сюда натянуло поверхностным течением. Виктор принялся наощупь затаскивать в палатку вещи, а я занялась приготовлением ужина – плова из полуфабрикатного брикета и чая из моего личного травяного сбора. Вот где пригодился хворост. Меня даже Виктор похвалил, не удержался, подошёл из темноты, когда я разожгла уложенные в печечке хворостины:
– Клёво иметь дело с предусмотрительным человеком.
– Да, дня на три, на четыре, если растягивать, нам этого хвороста с моей печуркой хватит.
Печурка – ещё один предмет, которым я гордилась не скрываясь. Тоже сделанная знакомыми умельцами, такими же, как и я, заядлыми бродягами. Её тоже делали по моим чертежам, только не в одном, а, наверное, в десятке экземпляров. Сварили её точечной сваркой из полу миллиметрового листа нержавейки. В верхней части печка имела отверстие, точно соответствующее горизонтальному сечению стандартного солдатского котелка, и патрубок, который вставлялся в сборную из коротких трубок вытяжную трубу с искрогасителем на верхушке. Расстояние между дном вставленного по уши котелка и дном печки позволяло положить столько хвороста, сколько хватало, чтобы довести до кипения один котелок. Если топить сухим, свалявшимся на берегу прошлогодним камышом, для этого же результата требовалось две-три заправки. С сухим горючим, в просторечии именуемым сухим спиртом, печку можно ставить внутри палатки для отопления. В дне печки частые отверстия заменяли колосниковую решётку. Печка стояла на поддоне, оснащённом втыкающимися в грунт ножками из стальных заточенных стержней. В рабочем положении поддон служил зольником. В походном, со снятыми ножками, использовался как крышка, закрывающая печку, чтобы не вылетали уложенные в неё детали трубы, ножки, спички, тряпки-хваталки и другой полезный и не очень хлам.
Печку я установила недалеко от трещины в гроте, и весь дым ровной струёй тянуло из пещеры. Мы развалились на остатках песчаной кучи и, изо всех сил борясь со сном, вожделели поглощения ужина. Плов из полуфабрикатного брикета весьма оригинальный продукт питания. Я это давно заметила. В походах он съедается моментально, аж пищит за ушами. Однажды я попробовала сварить его дома. Кушать не смогла, выбросила. Варёный рис, заправленный парафином, техническим вазелином и солидолом с кусочками мелко порезанного офицерского ремня. Вот и тогда, выскрёбывая остатки плова из котелков, мы жалели только о том, что он так быстро кончился. Когда ужин подошёл к концу, я вспомнила, что давно не интересовалась временем. Часы показывали что-то около трёх (точнее не помню). Подсвечивая фонариком, мы двинулись в палатку. Но фонарика хватило только на полпути. Лампочка начала угасать и плавно, но достаточно быстро потухла. В палатку зашли наощупь. Сняли с себя хоть и не мокрую, но влажноватую одежду, залезли в спальники и:
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи!
Виктор, я слышала, заснул почти сразу. А меня слегка качало и крутило как в каком-то танце. Я ещё понимала, где нахожусь, но представляла всё несколько со стороны и, проваливаясь в крепкий, без сновидений, сон, слышала какой-то, явно членораздельный, быстрый разговор на очень-очень высоких нотах. Какой-то свистящий непрерывный, многоголосый писк, который пропадал, как только я пыталась отогнать сон и прислушаться.