2-я батарейка
1
Проснулась я от того, что меня кто-то встряхивал. Полежав, не двигаясь несколько минут, и, вспомнив, где нахожусь, дождалась следующего встряхивания. Вздрагивала земля. Нашарив в кармане палатки фонарик, включила его. Лампочка зажглась и тут же медленно потухла. Этого хватило, чтобы посветить в конец палатки и запомнить где стоит мой рюкзак. В нём я нашла гермоупаковку с батарейками. Заменила батарейку и задумалась о том, что делать со старой, сидя на своём спальнике полуголой. Как вылезла из спальника, так и сидела. Фонарь горел, и я заметила, что Виктор осторожно разглядывает меня. Сделав вид, что этого не заметила, я выключила фонарь, оделась и вышла из палатки. Первым делом направилась к воде – умыться. Вода не поднялась, не ушла и прозрачность её со вчерашнего дня не изменилась. Я собиралась умыться и искала, куда бы пристроить фонарик. В этот момент опять встряхнуло землю. Волны ото всех стен-берегов побежали к центру и подпрыгнули там в нескольких местах высокими фонтанчиками.
– Мы под полигоном. Салаги учатся стрелять по мишеням.
Я вздрогнула – так неожиданно раздался голос Виктора. Я и не слышала, как он подошёл.
– С чего ты взял, что салаги?
– Мишень-то одна и стоит в одном месте, а они лупят вокруг да около.
– А ты, что? Эксперт-артиллерист?
– А то! Целый год после института наводчиком на самоходке. Старший сержант Терентьев! Прошу любить и жаловать.
– Я подумаю... – сказала я, сделав смущённое лицо.
Виктор не знал, как принять мою последнюю фразу, смутился, похоже, по-настоящему, прошёл к воде и принялся старательно умываться. Мне ничего не оставалось, как составить ему компанию.
Вспомнила, что ещё надо помыть котелки, чтобы накипятить воды и заварить чай. Сварю ещё овсяшку, думала я, и будет нормально, на завтрак хватит. Но печечку и котелки пришлось откапывать. Куча песка стояла почти не тронутой, будто мы её и не раскидывали. А где-то там в её недрах покоилась печка, котелки и всё остальное, что мы оставили поужинав. Пока мы стояли, открыв рот на такую неожиданность, разгадка пришла сама: землю встряхнуло ещё раз, а сразу после этого из трещины посыпался песок. Хорошо, что мы ничего не раскидывали. Всё откопали в одном месте: ложки в кружках, кружки в котелках, котелки рядом с печкой.
После завтрака Виктор засобирался искать выход. Собственно, это я теперь говорю искать, потому что он-таки искал. А собирался он, типа сейчас, раз-два и выбрались. Я ему сказала о расстоянии. Что оно значительно превышает длину наших верёвок. Он уверенно считал, что это не препятствие. Будем, говорит, выходить с остановками. Закрепляться и перевязываться выше и выше.
– Выберемся, Маринка, не дрейфь!
Тут я обратила внимание, что он собирается входить в воду в плавках.
– Витя, надень спортивный шерстяной костюм! Иначе получишь переохлаждение. Вода отнюдь не тёплая.
– Что это я буду одёжу мочить. Да и неловко в нём плавать...
Я опустила руку в воду, по бултыхала ей и уверенно сказала:
– Тогда будь здесь через десять минут максимум!
– Есть! – сказал он, явно выйогиваясь, и плюхнулся в воду, затянув перед этим петлю моего фонарика на своём правом запястье.
2
Фонарь у него светился, и я со страхом разглядела, что дно водоёма через метра два, от берега нашего выступа, круто уходило в глубину и дальше не просматривалось. Виктор подплыл к тому месту, из которого мы появились в этом зале и постепенно скрылся за поворотом. Кромешная тьма. Я двинулась к палатке, прощупывая и руками, и ногами путь через нагромождение камней, а когда нащупала её, ко мне пришла правильная мысль, что если разжечь печечку, то я вскипячу воду и заварю в термосе чай. Вите будет, что попить горяченького, когда он вернётся, а мне не придётся ещё какое-то время сидеть в полной темноте. Достала из палатки термос, помыла котелок, набрала воды. Всё наощупь.
Но вот и печка прогорела, и чай ждёт в термосе, и времени прошло около двадцати минут, а Виктора всё нет и нет. Я отнесла термос в палатку, уселась там на своём спальнике и чуть не заснула. Мысли всё вертелись о Викторе. То представляла, что он наконец-то выплывает в наш зал. То думала, что он заблудился или застрял и ему нужна моя помощь. Когда я проваливалась в сон, прямо рядом со мной кто-то сказал:
-Там выхода нет, там и вход-то только при хорошем дожде и не чаще чем раз в год.[3]
Я встрепенулась, выхватила спички из кармана, чиркнула – в палатке и перед ней никого. Осторожно, чтобы не погасла спичка, вышла из палатки, успела посветить и вправо и влево. Никого. Да и кто тут может быть. Пригрезилось, наверное. Чтоб совсем прогнать сон решила поплавать. Зашла в палатку за купальником, но раздумала – зачем его мочить. Сохнет тут всё очень плохо. Разделась, накинула на плечо полотенце и лёгкий коротенький халатик (он без веса и в кармашке рюкзака помещается – доказывала я всегда своим критикам в походах) и пробралась к воде. Вода как вода. Летняя. Ни тёплая, ни холодная. Если бы не темень, купание доставило бы, куда большее удовольствие. А так, в темноте, когда даже ориентировку теряешь – жутковато. Но в такой воде полчаса не покупаешься, опять вспомнила я о Викторе. И тут же, как отзыв на мои мысли, в глубине зала появились отблески фонарика. Ориентируясь по ним, я быстро выскочила из воды, вытерлась и вовремя успела облачиться в халатик. Виктор с трудом вылезал из воды. Его всего трясло, он мычал, пытаясь что-то произнести. А сам даже ногу не мог правильно поставить между камней, поэтому в каких-то страшных конвульсиях передвигался ко мне на четвереньках. Я подлетела к нему и первым делом принялась вытирать его и растирать полотенцем. Потом поставила на ноги, перекинула его руку себе за шею и, прихватив за талию, повела в палатку. Уложила его в спальный мешок. Перед этим пришлось стянуть с него мокрые плавки. Хоть он и пытался сопротивляться, но у него ничего не вышло. Полностью расстегнув молнию на своём спальнике, я накрыла его ещё и им, как одеялом. Потом налила в кружку чай и поднесла к его губам, приподняв его и подсунув под спальник свои колени. Он пил чай понемногу. Обжигался и терпел, тянулся к нему губами. А я сидела скрючившись, в очень неудобном положении и держала кружку у его рта, изо всех сил стараясь не разлить чай ему за шиворот. Когда он допил чай, трясти его стало заметно меньше. Во всяком случае, у него, правда с трудом, получилось произнести первую после возвращения фразу: