Пока я ходила, Юрла Быстрокрылая воспользовалась этим, чтобы опять скрытно побеседовать со мной.
-Откуда это он знает, что мы с тобой общаемся?
-Он просто не такой тупой, как моей хорошей совушке кажется.
-Хорошо, по этому поводу нальёшь мне тоже. Только по-тихому объясни мне, что такое медицинский?
-Медицинский спирт – алкоголь почти в чистом виде.
-Так его же пить нельзя!
-Можно. Есть несколько способов. Коротко: можно разбавлять, запивать, смазывать горло сливочным маслом перед употреблением. А можно всё это совмещать.
Я вернулась с фляжкой к столу, и мы переключились на громкую (шипящую) связь.
– Где же ты так научилась уху готовить? Мне это очень напоминает старинную мадьярскую кухню.
– Так у мадьярки и научилась. Они называют это не ухой, а рыбным супом, халасли. Но готовят его только из карпа. Папа мой до Байконура в Южной группе служил. В Кечкемете, по соседству, Эржика жила с родителями. Сначала мы с ней подружились, а потом и родители. Мы с мамой у них много чему научились. И их тоже научили. Что такое пельмени, голубцы, долма – они вообще не имели понятия.
– Ну, Мариночка! Ты говорить говори, но и о деле не забывай. Вот моя кружка.
Взяв свою кружку, с примерно двумя столовыми ложками спирта и мою пустую, он направился к берегу, зачерпнул в них воды и вернулся.
– Я-то пить не буду. Не хочется. А куда ж тебе налить, совушка? Ты ведь из кружки не будешь? А рюмочек мы с собой не брали.
– Наливай в крышечку, что на цепочке у фляжки болтается. Только не полную, а чуть меньше половины.
– Знаю, знаю! – прошептала я, отстёгивая крышечку и наполняя её сначала из фляги, а потом из своей кружки, – Учёный у нас такой жил, в прошлом веке, Менделеев. Его главное дело жизни – доказательство того, что водка должна быть сорокаградусной. Кстати, ты уверена, что это тебе надо? У нас целые народы пропали из-за этой напасти.
– Не у вас, а у них. У тех, кто сам развивался, без нашего вмешательства. У них, как и у других животных нет сопротивляемости к алкогольному отравлению, а привыкаемость зашкаливает. Я и о Менделееве знаю. Удивила ты меня. Разве не периодическая таблица, его главное дело?
– Конечно, это я пошутила.
– А попала в точку. Таблица валентностей куда важнее, а её автора даже не знает никто.
– Так, девочки! Хватит болтать, уха стынет. За что пьём? Предлагаю за успешный выход на поверхность!
– Что, сомневаешься, добрый молодец? Ну, да ладно, за выход, так за выход.
Они выпили, и пошла работа ложками. Я заметила, что Юрле Быстрокрылой есть со стола стоя на столе также удобно, как если бы я ела стоя с пола. Пересадила её себе на колени. С ухою и с пюре справились очень быстро. На компоте затормозили. Компот получился вкусный. Хотелось растянуть удовольствие. Но надо мыть посуду пока остатки еды не присохли к стенкам. Я хотела встать, но заметила, что наша совушка привалилась к моей груди и очень ровно дышит. Тихо, тихо почти не заметно. Лёгкое волнение чуть усилило мой пульс: вдруг это от спирта, вдруг с ней что-то не то. Мы ж ничего о ней не знаем.
-Так, не трепыхайся, всё нормально, дай поспать. Мне так хорошо. Если сама хочешь спать, иди, ложись и меня с собой неси.
– Вить, залей всю посуду водой, чтоб не присохло, я потом помою. Если я сейчас не завалюсь в палатке, то грохнусь прямо тут на полу. А Юрла Быстрокрылая уже спит. У меня на руках.
– Если быть точной, то не сплю, а нахожусь в пограничном со сном состоянии. Я это состояние люблю больше, чем сон
– Хорошо. Я сейчас постелю в палатке пену[14] и спальники и идите.
3
Проснувшись и убедившись, что Виктора в палатке нет, я наощупь предприняла обход нашего грота и нашла фонарик, который оказался аж на столе. Виктор спал около перемытой до блеска посуды разложенной на столе, расстелив свой спальник на лавке. Совушку я обнаружила, в открытом рюкзаке в палатке, куда она перебралась ночью и спала там, уютно свернувшись на ворохе сухой одежды. Не желая никого будить, я сначала решила разобраться со временем. Чётко я себе представляла только то, что в фонарике стоит пятая батарейка. В жизни никогда не пользовалась календарём в папиных часах. Поэтому и сейчас о нём вспомнила не сразу. Сейчас они показывали 11 августа. Но правильно ли это? Сколько не напрягалась отчётливо вспомнить, как я выставляю дату на часах после их почти годичного простоя, я так и не смогла. Если и выставила, то чисто автоматически, думая в это время о чём-то другом. Потому что эта дата как нельзя лучше подходила в качестве правильной.
Выехали мы третьего, четвёртого преодолевали Москву, пятого, в понедельник, добирались от Киева до Троянова. Поздно вечером я включила фонарик с первой батарейкой. Она потухла поздней ночью, скорее ранним утром, шестого, во вторник, когда мы первый раз шли спать в палатку. Вторую батарейку израсходовал, в основном, Виктор в поисках выхода в среду, седьмого. Он же вставил вместо неё третью, когда я ушла в тоннель, к совушке, в четверг, восьмого. Третью он тоже практически израсходовал без меня. Она закончилась, когда мы второй раз направлялись спать в палатку. Перед этим не считается – я тогда спасала его от переохлаждения. Это случилось девятого, в пятницу. С четвёртой и пятой всё понятно. Похоже, действительно сегодня воскресенье, одиннадцатое августа, девять часов утра. И, похоже, что мы начинаем скатываться к пещерным сорока восьми часовым суткам, по чередованию сна и бодрствования. Надо варить кофе, раз воскресенье, значит кофе. Будь хоть что, а воскресенье без кофе, не по правилам! Но кофе, кофемолка, двухсотпятидесятимиллилитровая коническая лабораторная колба из жаропрочного стекла, которую я использовала вместо джезвы, всё находилось в моём рюкзаке, на котором так уютно разместилась спящая сова. Мне хотелось поколдовать над картой, гадая о том, где мы сейчас находимся. Но карта тоже там.