– Ну, что? Пойдём потихоньку вперёд? Назад, я смотрю, теперь не получится.
– Пошли. Сзади этот ливень... Надоел мне до одурения. А там, глядишь, найдём сухое место. Сейчас, я только вёсла попривязываю, и буду помогать тебе, держаться за потолок.
– Смотри не тормози сильней, чем я. Лодку может развернуть поперёк. На таком течении это будет полный амбец.
Мы двинулись вперёд. Сначала, осторожно, перебирая руками по своду пещеры. Потом, осмелев, проходили, не держась, всё большие и большие отрезки пути. Только один раз нам пришлось поработать, чтобы протиснуться между двумя выступами свода, свисающими до дна один за другим слева и справа. Виктор периодически, наверное, чтобы успокоить меня, а, может быть, заодно, и себя, развивал теорию, согласно которой, он, отдохнув и набравшись сил, завтра же с нашими длинными верёвками, которые мы везли для скал в Денешах, выберется в Гнилопять, а потом вызволит нас из этого подземелья. Я же, прикидывая длину пройденного пути, а прошли мы никак не менее километра, очень сомневалась в его теории. Верёвок-то мы взяли с собой две, сорокаметровую и двадцатиметровую. Кроме того, меня настораживало усиление нашего потока за счёт впадающих в него, других.
Течение потока начало замедляться. Одновременно повышался и свод. Нам сначала пришлось снова сесть в люках, но вскоре мы и сидя не доставали потолка, как его настойчиво продолжал называть Виктор. Я решила, что пора грести. Хотя бы понемногу, чтоб нас не крутило течение. Но как только мы взяли в руки вёсла, пещера раздалась вширь. Вода огибала некоторое подобие площадки, возвышающейся над водой справа. Наконец-то появилась реальная возможность остановиться, причалить. Что мы и сделали. И не просто причалили, а вытащили байдарку метра на полтора выше воды.
Вблизи оказались, что место, на которое мы высадились, площадкой называть нельзя. Зал, через который протекал принесший нас в него поток, оказался довольно высоким. Не таким высоким, конечно, как залы в Новоафонских пещерах. Но
вполне...
Луч моего фонарика в некоторых местах еле дотягивался до свода. Всё основание заполняла вода. Только место, на которое мы высадились, наклонно возвышалось над водой от полуметра в середине зала до метров трёх около стены. В самом верху у стенки белела большая куча песка, а вокруг её вершины тенью чернело углубление похожее на грот. Туда я и направилась первым делом. Перелезая через острогранные камни и перескакивая с одного на другой, я мечтала только об одном – обнаружить в гроте, всё равно какой, выход из пещеры. Давно замечено, если что-то очень сильно хочешь – обязательно сбудется. Моё исследование грота не стало исключением из этого правила. В самом верху песчаного конуса, вверху грота чернела глубокая трещина, в которую заметно тянуло воздух. Так что выход я обнаружила. Для воздуха.
Тишина в зале стояла полная. Мы пробовали говорить вполголоса и даже шёпотом, на любом расстоянии – никакое эхо не накладывалось на произнесённые слова. Звуки раздавались чётко и ясно. Это я заметила ещё, когда мы переговаривались при причаливании.
– Знаешь, если бы не эта куча песка, я не знаю, где тут можно устроиться на ночлег, сплошные каменюки.
– Да, разровняем сейчас, по-быстрому, песок на небольшую площадку. Жалко лопатки у нас нет.
– Он чистый, без камней. Можно лопастями.
– Точно. Хорошая идея. Палатку ставить будем? Не капает.
– Наверное, только внутреннюю, с сеткой на дверях. Я летучих мышей боюсь. Вдруг они тут есть.
Мы болтали не умолкая. Периодически, как вспышка, в голове панически включалась мысль – «Мы влипли, и выкарабкаться отсюда не сможем». Не так ясно выраженная, но куда с более глубоким оттенком безвыходности. Поэтому, спустя мгновение, защитные силы организма, снова включали трёп. Всё, о чём мы болтали, сделалось бы и молча, да ещё и быстрее.
3
А сделать пришлось довольно много. Разгрести песок. Перетащить выше байдарку, сначала разгрузив её от наиболее тяжёлых вещей. Поставить палатку. Палатку мы взяли с собой тяжеловатую, одиннадцать килограмм, зато комфортную. Называлась она – Legionowa, делали их в Польше. Лёгкая внутренняя ставилась на каркас из алюминиевых трубок, а сверху накидывался тент из плотной пропитанной ткани, на метр превышающий длину внутренней палатки, за счёт чего перед входом в неё образовывался достаточно объёмный тамбур. Со стороны входа в тент вшиты клинья из прозрачной плёнки – окна. "Двери" на молниях, москитные сетки, ширина, позволяющая оставлять проход между спальными местами, полукруглое удлинение палатки в тыльной части для личных вещей, делали эту палатку не просто обитаемой, а обитаемой, может быть, даже с избыточным комфортом. Она имела один огромный недостаток – то, что тент одевался на установленную палатку. Установка сначала тента, а потом, внутри него внутренней палатки не предусматривалась вообще. Если шёл дождь, особенно сильный, приходилось дожидаться его окончания. Но я давно придумала, как это обойти. Всегда перед упаковкой палатки я расстилала её на полиэтиленовой плёнке и накрывала другой, и только потом сворачивала. Нижняя плёнка по ширине соответствовала дну палатки, а ширина верхней равнялась двойному расстоянию от конька палатки до её нижнего края. Когда при установке этот свёрток разворачивался, внутренняя палатка оставалась сухой. Дождь, если он шёл, стекал с верхней полиэтиленовой плёнки, на которую после установки накидывался сверху тент. Тент лежал на мокрой плёнке. Ну, и что? Зато внутри-то палатки, сухо и комфортно! Всё это я рассказывала Виктору после его вопроса – «зачем там плёнки», когда мы её разворачивали и устанавливали.