Суппилулиума, возможно, пошёл бы и дальше, но пришло известие о смерти отца, и он вернулся. Тутхали умер плешивым стариком, окружённый гремя юными наложницами, которые каждую ночь согревали его. Как сообщил главный евнух, царь ещё пытался заигрывать с ними, рассудок не мог смириться с беспомощностью плоти, и что-то, видимо, получалось, ибо самодержец оглашал дворец неистовыми выкриками, но чрезмерное сладострастие и свело властителя раньше срока в могилу. В его возрасте можно было бы и поберечься, но он никогда не знал удержу в наслаждениях: любил поесть, да так, что потом стонал, и лекари с помощью рвотных упражнений вычищали круглое брюхо, любил не в меру выпить, после чего мог голым валяться в клубке наложниц, а наутро снова звал лекарей, и те поочерёдно снимали головную боль правителя. Со стороны многим придворным казалось, что Суппилулиума потому и проводит всё время в дальних походах, дабы не видеть позор отца, и по-своему сочувствовали ему. Они не знали того, что сумели сразу же постигнуть военачальники великого полководца: царевич наслаждался запахом сражений, как Тутхали млел от ласк своих наложниц и смаковал глоток за глотком душистое сладкое вино, привезённое из Египта, где умели создавать царственные ароматы. А потому, едва вступив на престол в 1380-м году до нового летоисчисления и переговорив с чиновниками, дав каждому чёткие задания, которые те были обязаны свершить до его возвращения, оставив за себя своего сына и наследника Мурсили Второго, властитель, не дав войску и недели передышки, удалился, приласкав жену лишь единожды за всё время. Женские ласки его размягчали и вгоняли в уныние.
Зато проскакав трое суток в седле по знойным тропам пустыни, царь Хатти, не чувствуя спины, онемевшей от тряски, сладострастно опустился на жёсткое ложе и закинул руки за голову. Не снимая доспехов, закрыл глаза и тотчас заснул. Ему приснилось, как он летит мимо гигантских египетских пирамид, о которых все уши правителю прожужжали советники, и вдруг одна из них, приняв очертания огромного жука-скарабея, существа божественного в понимании египтян, начинает двигаться на царя. И вот уже усы, как тонкие кожаные петли, свистят в воздухе над его головой, кругами снижаясь к нему, готовые удавкой стянуть шею. Короткие ножки скарабея, почти невидимые, когда тот, являясь в натуральную величину, ползёт по земле, теперь были подобны толстенным и необхватным колоннам, и от каждого их шага песчаная земля содрогалась на десятки сажен окрест.
Конь вождя хеттов вздыбился, и его самого чуть не выбросило из седла, он чудом удержался, узда прорезала ладонь, но властитель сумел поставить жеребца на ноги, оглянулся, однако никого за спиной не оказалось. Он был один, лицом к лицу с надвигающимся чудищем. И впервые неведомый доселе страх объял его. Хеттский властитель застыл, как гранитный обрубок, не в силах сдвинуться с места, шевельнуть поводьями, и конь, замерев вместе с ним, больше не хрипел и не вскидывался на дыбы. Лишь нарастал свист усов, парализуя слух и волю полководца. Казалось, ещё мгновение, и его голова, срезанная петлёй, слетит с плеч, а тело превратится в кашеобразное месиво под мощным копытом невиданного жука. Вот уже половину чёрных кудрей точно серпом срезало очередным взмахом петли, и холодок моментально пригнездился на образовавшейся лысине. Суппилулиума хотел вспомнить богов, к которым ещё можно было обратиться за помощью, но с ужасом обнаружил, что не может выговорить про себя ни одного имени, память точно вычистили, выдраили щёткой. Послышался жуткий свист, самодержец втянул голову в плечи, уже предчувствуя невыносимую боль, потом закричал что есть мочи и проснулся.