– Допустим, – Авилов огладил чисто выбритый подбородок и нетерпеливо качнул головой. – А во-вторых?
– Во-вторых – пострадавший, – собравшись с духом, проговорил Верховский. – Которого успели госпитализировать. Я… у меня есть основания полагать, что с его памятью не всё было в порядке.
– Вы с ним говорили?
– Пытался. Я когда-то был с ним знаком, – признался Верховский. Нет, история Хмурого определённо не входит в зыбкие рамки истребованной патроном откровенности. – Очень похоже на тяжёлые поражения ментальной магией, как бывает после воздействия сильной нежити, но – не то. Мощный ментальный удар не оставляет вообще ничего: ни эмоциональности, ни когнитивных способностей. Здесь же… Пострадавший определённо мог испытывать какие-то чувства: удивление, боль… Была стёрта именно его память. Может быть, – Верховский горько усмехнулся, – за этим он и шёл в притон к нашим нелегалам. Я не знаю, как мёртвая вода действует на человека, в особенности смешанная с психотропными веществами. Возможно, это они и пытались выяснить…
– Слишком много допущений, – Авилов покачал головой. – Вы меня не убедили, но нам определённо надо как следует поработать. Давайте так: про Рябова, тульский инцидент и кладбищенского сумасшедшего вы забываете, – он сощурился, словно желал разглядеть какие-нибудь хитро спрятанные чары, – а вот ампулами займётесь вплотную. Сами понимаете: это бомба с часовым механизмом. Мне не нужны здесь подпольные исследователи запрещённых областей колдовства.
Верховский насмешливо хмыкнул.
– Тогда нам следует избавиться от Субботина. Предварительно передав его в руки следствия, – он брезгливо поморщился. – Этот человек, похоже, прекрасно понимал, кому выдаёт лицензии без мало-мальски серьёзных проверок. Более того, он даже умудрился предостерегать меня…
– Нет, Субботин нам ещё пригодится, – возразил Авилов. Верховский изумлённо изогнул брови в немом вопросе. – Он из тех людей, которым удобнее быть инструментом, нежели направляющей волей. Если вы поймёте, как им пользоваться, сможете добиться многого… Только, может быть, не прямо сейчас, – подумав, прибавил Кирилл Александрович. – Борис Андреевич серьёзно расстроен из-за сына.
– Из-за сына?
– Да. Этот молодой человек – смысл жизни для нашего коллеги, – Авилов снисходительно улыбнулся: вот, мол, чудак этот Субботин… – Недавно, насколько мне известно, юноша сбежал из дома и теперь наотрез отказывается возвращаться под отцовское крыло. Вы не знали?
– Нет.
– Плохо. Я настоятельно просил вас научиться работать с людьми, – Кирилл Александрович прохладно улыбнулся. – Ищите подход к Борису Андреевичу. Я не дам разрешения на его увольнение.
Верховский молча кивнул. Разговор можно считать оконченным. Кого же теперь занять этими треклятыми ампулами? Ведь не Липатова же – тот угробит столь тонкое дело, не успев начать…
– Впрочем, я с удовольствием позволю вам уволить кое-кого другого, – фальшивая улыбка, будто дурно подогнанная маска, застыла на лице депутата, сделав его безжизненным, как у статуи. – Вашему стажёру не место в отделе контроля. Я не хочу видеть его в числе офицеров.
Верховский вопросительно склонил голову к плечу. Он и сам подумывал со временем аккуратно избавиться от Зарецкого, но теперь, услышав такое от Кирилла Александровича, отчего-то засомневался.
– По причине?..
– У меня есть резоны, – отрезал Авилов. – Вы ведь и сами не слишком ему рады, раз тянете с завершением стажировки. В следующий раз внимательнее выбирайте себе сотрудников.
– Я принял к сведению, – сухо сказал Верховский. – Подумаю на этот счёт.
– Не забывайте границы своих полномочий, – зачем-то напомнил депутат и поднялся из-за стола. Чары тишины осыпались невесомой золотистой пылью. – Доброго дня, Александр Михайлович.
– Доброго дня, – задумчиво отозвался Верховский.
По примеру покровителя он оставил на столе несколько купюр, с лихвой покрывающих стоимость чашки кофе, и набросил на плечи пальто. Будто бы невзначай задержался у витрин с пирожными, давая Авилову возможность уехать.