По какому-то недоразумению этим мудрецом полагали его.
Собрав волю в кулак, Верховский набрал номер дежурной опергруппы безопасников. Здесь явный криминал; это их работа, у них есть всё нужное, они сумеют восстановить картину произошедшего… Незнакомый голос диспетчера показался встревоженным. Должно быть, новенький; бывалые любой звонок в любое время суток воспринимают одинаково равнодушно.
Затем пришло в голову забрать амулет. Достойного объяснения этому порыву не нашлось; должно быть, подсказало чутьё бывшего оперативника. До прибытия группы минут двадцать, и всё ещё непонятно, что тут вообще, леший побери, произошло… Да, это сейчас самое важное: выяснить, что случилось. Витька… Витька на его месте поступил бы так же.
– Прости, дружище, – тихо сказал Верховский. Эту малость он мог себе позволить.
Кабинет, знакомый до последнего пятнышка на линолеуме, Верховский вызвал в памяти особенно тщательно, чтобы не промахнуться от недостатка сосредоточенности. Зарецкий, вопреки ожиданиям, не сбежал; он неподвижно сидел у стола, болезненно сгорбившись и прижав ладони к лицу. Искреннее ли это отчаяние – или часть какой-то сложной игры? Очень не хочется прямо сейчас искать подвох в каждом жесте, в каждом слове, но куда денешься, это работа…
– Начни, пожалуйста, с самого начала, – нарочито сухо велел Верховский, усаживаясь в кресло напротив встрепенувшегося стажёра. – И по существу. Времени мало.
Зарецкий выпрямился, избегая, впрочем, откидываться на спинку стула. Бесстрастная мина на его лице была слишком фальшива, чтобы в неё поверить.
– Сейчас, – стажёр нервно взмахнул ладонью, вызывая к жизни заклятие тишины. Верховский отчего-то об этом не подумал. Кабинет и без того всегда был надёжной крепостью… Или нет. – Липатов. Всё дело в нём. Он не тот, за кого себя выдаёт.
«А ты?..»
Вопрос остался невысказанным. Ответ на него не в словах; он в случайных жестах, невольных оговорках, мимолётных сокращениях лицевых мышц. Скудный лунный свет струился сквозь оконное стекло из-за спины Верховского, услужливо вычерчивая облик стажёра на фоне зыбких теней. Парень не выглядел ни измученным, ни напуганным – скорее, сосредоточенным и… разозлённым. Как ни старается скрыть, а нет-нет да выдаст себя: то сердито дёрнет уголком рта, то едва заметно горько поморщится. Или хвалёное хладнокровие трещит по швам, или – нельзя не предположить – всё это очень талантливый спектакль.
– Я слушаю, – поторопил Верховский, переплетая пальцы перед лицом. Его тоже одолевала тревога.
– Вечером он угрожал Громову, – проговорил Зарецкий, рассеянно глядя куда-то за спину начальнику. – Здесь, в переговорке. Сказал, чтобы Валерий Васильевич что-то для него сделал к завтрашнему дню. Потом намекнул, что у него есть дела через пару часов. Я думал, возьму с поличным.
– Не вышло, – безжалостно подсказал Верховский.
– Да, не вышло, – ожесточённо повторил Ярослав. – Я нашёл Липатова там, на этом складе…
– Как именно?
– По личной вещи.
– Впечатляющие умения, – Верховский позволил себе недоверчиво нахмуриться, – для только что сдавшего на четвёрку.
Зарецкий криво усмехнулся.
– Я математик, Александр Михайлович. Кое-что смыслю в преобразованиях.
Смыслит он… Лидия, похоже, учила его впрок. Помнится, она всегда с пренебрежением относилась к законам, которые считала несправедливыми. Привлечь парня по третьей статье – пустячное дело, он наверняка это понимает, но всё равно позволяет себе огрызаться. Либо уверен в своей неприкосновенности, либо… доверяет?
– Допустим. Дальше?
– Липатов возился с металлической стружкой, вроде той, что у нас на свалке лежит леший знает с каких времён, – послушно продолжил стажёр. – Сказал, что кто-то поделился с ним образцом. Может быть, тот же Громов, я не знаю… Не думал всерьёз об этом…
– Понятно. Дальше?
– Мы слегка повздорили, – понизив тон, процедил Зарецкий. – Моя взяла. Но допросить я его не мог, поэтому… Поэтому вызвал Виктора Сергеевича.