Старик едва ли не силой выпроводил Яра гулять, чуть только тот закончил говорить про болотников и плакальщиков. Наверно, ждал опять гостя. Яр бродил по закоулкам посадов до самого заката, а потом вернулся в Вышний город. Стражники его знали, прогонять не смели, да он и сам не лез, куда не надо. А хотелось; по изукрашенным стенам богатых палат легко можно было бы взобраться на покатые крыши, поглядеть оттуда на весь стольный город, неторопливый Брай и подступающие с севера леса…
– Эй, ты! – окликнул вдруг мальчишеский голос. Яр обернулся; то ему, кому ж ещё? – Где тут Чародеева сторона?
Яр сощурился, разглядывая меж редких прохожих крикуна, величаво вышагивающего вдоль улицы. Он был одет в пёстрый кафтанчик, расшитый серебряной тесьмой, и на груди носил целую гроздь оберегов; на ногах у него красовались мягкие сафьянные башмачки. Экий петух! Небось, княжичи – и те поскромней щеголяют!
– Оглох, что ли? Чародеева сторона, говорю, где?
– Мне наставник наказывал всяких дураков к дому не водить, – насмешливо бросил Яр.
Щёголь разом растерял всю надменность. Цепко оглядел простую Ярову рубашку, украшенную только лишь обережной вышивкой, добротные башмаки, годные топтать дальние дороги, но не шаркать по каменным полам. Где-то Яр видал уже белобрысого дуралея; отчего только не запомнил? Такого, пожалуй, забудешь…
– Пройда? – вдруг выдохнул мальчишка, щуря светлые глаза. – Ты ли?
Яр поневоле подался вперёд. Не будь Заречье так далёко от Белогорода, он первым признал бы в нелепом щёголе давнего своего друга. За минувшие лета Митар вытянулся, сделавшись на полголовы выше Яра, и выучился горделиво держать спину; в лице его появилось кичливое чванство. Вроде и он самый, а вроде уже и нет…
– Я, – Яр растерянно кивнул. Он и прежде-то Митару ровней не был, хоть о том и не думал, а теперь и вовсе… – Ты как здесь? Отец привёз?
– Наставник, – важно отвечал Митар. – Я нынче при наместном волхве в Тайраде!
– Вот как…
Драган ведь хотел его в ученики брать. Передумал отчего-то. Видать, всё одно запала Митару в душу мечта сделаться волхвом… Что Яру само в руки далось, за тем Митару пришлось ехать аж до далёкой Тайрады. Но кузнецов-то сын мог так сделать.
– Тоже тут по княжьему зову? – важно спросил Митар.
– Само собой. Когда б ещё Драган в Белогород выбрался… – Яр осёкся: больно жалостно глядел на него прежний друг. Да уж, разодетому в пух и прах Митару не пришлось бы по нраву житьё при беспокойном, нелюдимом, не любившем праздной неги волхве. – Так что ж, отвести тебя на Чародееву сторону?
– А ты хорошо Вышний город знаешь?
– Как-то знаю.
– Так, может, покажешь? – Митар вдруг улыбнулся весело, как в былые времена, и вмиг сделался похож на себя прежнего. – Я-то, по чести говорить, тут впервой.
– Чего б не показать? – Яр улыбнулся тоже. Словно бы ослаб в груди тугой узел. – Не отставай только.
Проулки Вышнего города, прямые и узкие, почти сплошь мощёные камнем и деревом, знакомо стелились под ноги. Митар рассказывал, как матушка его, наслушавшись Лискиных предсказаний, уломала кузнеца сняться с места – искать сыну лучшей доли. Как перебрались они в Тайраду, потому что наместный в Вихоре был из поморян, а их тётка Любава на дух не переносила; как добивались, чтоб Митара взяли в ученичество; как жилось им в восточных землях, которые всего-то десяток лет как стали ильгодскими. Выходило, что побогаче, чем в Заречье, но и погрустнее, потому как люд там совсем другой, говорит странно, обычаи отправляет диковинные и богов зовёт чужими именами. Митар, однако, был доволен.
– Вот клятвы свои принесу, – гордо говорил он, – и сделаюсь тоже где-нибудь наместным. Нынче, знаешь, крепость Исвирь взяли!
– Знаю, – буркнул Яр. Они с Драганом месяц назад в тех краях побывали. – Охота тебе в наместные? Сиди, скучай, князю пиши грамоты… Разве только престольному тоскливей.
Митар пытливо на него сощурился.
– А ты ж куда метишь?
– Домой вернусь, – твёрдо ответил Яр. – Как обещал. Живых от неживых защищать.
– Что ж там делать, у края света?
Яр смолчал. Он думал, и не раз, что, поселившись невдалеке от холодной черты, сумеет однажды набраться храбрости и шагнуть за неё. Может, тогда перестанет сниться далёкий тот день, когда Рагела-судьба взяла да подсунула ему надломленную лучинку. Давно уж прошли дни, когда от тех снов он просыпался больным и слабым – или вовсе не просыпался, покуда Драган не будил; сами же видения до сих пор никуда не делись, а жгучая холодная боль, с которой всякий раз била в грудь чужая смерть, стала теперь только сильней. Яр ко многому притерпелся; к такому – не мог.