Выбрать главу

Смерть Драганова чистой не будет, тут и к ведьме ходить не надобно. От вражьего клинка да с такой-то виной на душе – где же уберечься? Теперь только спасать, что можно ещё спасти. Волхв потянулся к серебряной цепочке – единственному оберегу, который довелось ему носить на своём веку. Она была тёплая, словно долго пролежала на солнце; давно уж так не случалось. Добрый знак. Раз так, то есть надежда, что зов его не канул в пустоту, не рассеялся у холодной черты. Сколько ждать? День, ночь, седьмицу – или, может, сколько ни жди, всё впустую? Драган что было сил сжал в пальцах крохотный камушек. Позабыла ли его Лидия? Если и нет, помнит она статного красавца, а встретит – согбенного седого старика. Давно миновали отпущенные им дни и ночи, но, может статься, осталась хоть тень былого, хоть добрая память… Испроси он помощи, она не откажет, но того мало. Надо, чтобы поняла.

Пашня сменилась диким лугом, а тот – лесом, прильнувшим к мелкой равнинной речушке. В сыром предвечернем сумраке голые ветви вязов казались закостеневшими грозовыми всполохами. Здесь старый волхв безошибочно чуял близость холодной черты. Ещё дюжина-другая шагов – и выйдет из укрытия страж, спросит, зачем пришёл незваный гость. Того не нужно; Драган твёрдо знал, что никогда больше не шагнёт через зыбкую грань. Не стоит оно того. Бесчестно будет. Встав у кряжистого мёртвого ствола, до половины сожжённого когда-то небесным огнём, волхв снова коснулся оправленного в серебро гладкого камушка и стал ждать.

Она явилась на закате. Почти не постаревшая, хоть для неё и должно было пройти никак не меньше десятка лет. Увидав его, замерла на месте; сперва не признала, потом опешила, хоть лицо её и не отразило горечи. Драган, усмехнувшись, шагнул ей навстречу.

– Здравствуй.

– Здравствуй, – улыбка вышла у неё печальной. Немудрено: для него память о былых временах сейчас воскресла, а для неё-то – умерла. – Ты… звал меня?

– Звал, – Драган спрятал под воротник серебряную цепочку. – А ты взяла да пришла.

Лидия склонила рыжекудрую голову. Хороша, как и прежде, только что-то погасло в прекрасных её глазах. Узнай она, что сталось с Ястрой, что бы сказала?

– Конечно, пришла, – Лидия всё улыбалась, и не понять было, взаправду или из притворства. – Как я могла не прийти, если чары… Если чары всё ещё работают?

– В другой раз уж не станут, – горько усмехнулся Драган. Лидия отвела взгляд; тоже, видать, не знала теперь наверняка, дотянется ли до неё колдовской зов. – Не печалься. Я не затем звал, чтоб душу тебе бередить, а затем, чтоб испросить уговора.

– Уговора?

– Да, – его позабавило, как она, раздумывая, хмурит брови. Понимает, о чём речь; в толк взять не может. – Надобно мальцу показать, что там на вашей стороне делается, чтобы впредь не страшился через черту шагать. Сам я уж стар, а иным, кроме тебя, не верю. Возьмёшься ли?

Лидия долго молчала – дольше, чем когда увидала его, нынешнего. Потом, глядя в сторону, спросила:

– Ты взял ученика? Давно?

– Да вот пятое лето на исходе.

– Что же такое он совершил?

– Свою жизнь едва не отдал за две чужие.

Драган тяжко вздохнул и принялся за рассказ. Надо, чтоб она знала. Чтобы поняла. Лидия слушала внимательно, знакомо склонив к плечу голову. Он ничего от неё не утаивал, кроме самого страшного – идущей с востока бури. Скажи он, что боги отвернулись от Ильгоды, что дни её сочтены, а с ними – и дни Драгановы, Лидия бы не согласилась. Она упрашивала бы старика уйти с нею за холодную черту, а когда не сумела бы – осталась бы здесь, чтобы встать с ним плечом к плечу в грядущей войне. Так нельзя. Надо, чтоб она жила.

– Да уж, выдающаяся личность, – пробормотала Лидия обманчиво-весело, выслушав его рассказ, и тут же вздохнула. – Драган, я… Я сама никогда не наставничала. Не умею. Не представляю, как. Даже с детьми из нашего мира, а тут…

– Так я и не прошу наставничать, – волхв усмехнулся краем рта. – Я, вишь, всему, что надо, его выучил, хоть тоже прежде никого к себе не брал. Только вот сам через черту уж не пойду. Прошу – много ли, мало – половину одного лета. Чтоб пообвык там у вас.

– Полгода, – повторила Лидия на свой лад. – Это почти два с половиной по-здешнему…