После всего этого пошли в скобяной, но там практически сразу же повторилось тоже самое, что было до этого в ателье у мадам Малкин. Со слов продавца, обещающий быть лёгким сундук весил, казалось бы, тонну, и если Хагрид поднял его без каких бы то ни было затруднений, то вот Гарри… Та же участь постигла и два его собрата чуть меньше. Продавец, как и мадам Малкин до этого, ничего не понимал. И наконец продав странным покупателям самый лёгкий, какой только нашёл, буквально выставил за порог. Расстроенный происшедшим Гарри приуныл, а запихавший всё его едва влезшее во всунутый им аж за десять галеонов сундук вещи, Хагрид решил, что по мороженному будет самое то.
Мороженное оказалось вкусным, две порции ушли на ура, и повеселевший вновь мальчик принялся за расспросы, вот только Хагрид ответить на них как-либо конструктивно не смог. Не знал попросту, а затем мороженное закончилось и настало время для покупки волшебной палочки. Едва заслышавший об этом Гарри взбодрился. Ведь именно эту вещь он желал получить намного более всего, чем то, что они уже приобрели.
Магазин волшебных палочек оказался блёклым, с выцветшей вывеской, гласившей о том, что данная лавка принадлежит производителям палочек, работающим с триста восемьдесят второго года до нашей эры. Едва дёрнули дверь, как где-то в глубине зазвенел колокольчик. Продавца пока не было, и оглядевшийся Гарри увидел один единственный стул, на который практически тут же уместился не пойми как поместившийся на нём Хагрид. Всё в этом помещении отдавало лаконичностью, строгостью, и как бы нашёптывало: «не шали». Смотреть тут было в общем-то и не на что и именно в этот момент откуда-то сзади раздалось:
— Добрый день.
Резко обернувшийся Гарри увидел забавного, немного похожего на распушившийся одуванчик старика, с будто бы сияющими внутренним светом глазами.
— Здравствуйте… — промямлил в ответ несколько сбитый с толку тем, насколько близко к нему оказался старик Гарри.
— А ведь я ждал вас, мистер Поттер, всё гадал, когда же именно вы ко мне заглянете, — без какого-либо перехода продолжил с интересом изучающие его старик. — У вас глаза матери. Кажется, только вчера она была у меня, покупала свою первую палочку. Пять с половиной вершков[1], элегантная, гибкая, сделанная из ивы. Прекрасная палочка для волшебницы — приблизившись практически в плотную, произнёс мистер Олливандер и чуть помедлив, почти без запинки продолжил:
— А вот твой отец предпочёл палочку из красного дерева. Пять вершков с нокотком. Тоже весьма гибкая. Чуть более мощная, чем у твоей матери, и великолепно подходящая для превращений. И несмотря на то, что я сказал, что твой отец выбрал, на деле это не совсем так, ведь не волшебник выбирает палочку, но она его. — Приблизившись ещё ближе, так что ещё миг и их носы соприкоснулись бы, он коснулся пальцем белёсого и едва заметного, почти истёршегося со лба шрама.
— Хм, вот куда… — задумчиво, явно погрузившись в свои мысли пробормотал несмотря на свой возраст в долю секунды оказавшийся уже у прилавка, старик. — Странно…
— Что именно вам кажется странным, сэр? — пробормотал Гарри и инстинктивно, как привык с самого детства, хлопнул себя по лбу правой рукой.
В точности там, где приблизительно лѣтъ до шести у него был никак не желавший заживать до этого странный шрам. В виде будто бы расчертившей его лоб молнии.
В школе его за это его украшение дразнили. В основном с подачи Дадли, но и без него находились умники. Именно оттуда и появился этот жест, закрывающий шрам рукой. Так он делал ещё в детстве, и разворачиваясь, убегал от обзывающих его обидчиков. Поначалу это ничего не давало, но позже Гарри заметил, что если прижать ладошку ко лбу посильнее, то шрам как будто бы уменьшается. Болит, дёргает, но раз от раза становится как будто бы меньше. Именно заметив это странное свойство, Гарри с достойным лучшего применения упрямством сидел у себя в чулане и, стискивая зубы, прикладывал к нему свою правую ладошку. Шрам от этого болел, и он даже, кажется, несколько раз терял сознание. Давно было, но факт остался фактом, желание прекратить дразнилки пересилило и как-то раз шрам особенно остро кольнуло и будто бы отпустило. Прошло не более недели, и он принялся подживать. В начале корочкой, а затем рубчиком. По прошествии трёх с половиной лѣтъ его и вовсе было уже не видно. Тонкая белёсая полоска, только и осталась привычка при малейшем упоминании прикрывать ладонью.