— Руль под ветер!
Другой голос, более слабый, ответил:
— Есть, сэр!
Все замолчали, выжидая. Седой матрос выколотил о порог свою трубку и встал. Корабль мягко накренился, и море, точно просыпаясь, сонно забормотало.
— Как будто ветер поднимается, — сказал кто-то очень тихо.
Джимми медленно повернул лицо навстречу ветру. Голос громко и повелительно прокричал в темноте:
— Выбирай контр-бизань!
Группа, стоявшая перед дверью, исчезла из полосы света. Слышно было, как они побежали к корме, с различными интонациями повторяя:
— Выбирай контр-бизань… есть, сэр…
Донкин остался один с Джимми. Оба молчали. Джимми несколько раз открывал и закрывал рот, словно глотая свежий воздух; Донкин шевелил большими пальцами своих голых ног, задумчиво уставившись на них.
— Ты что ж, так и не собираешься помочь им с парусом? — спросил Джимми.
— Нет. Если они вшестером не справятся с этим проклятым парусом, значит, подыхать им пора, — ответил Донкин скучающим глухим голосом, словно он говорил из глубины ямы. Джимми с каким-то странным интересом рассматривал его комический птичий профиль; он свесился со своей койки с выжидающим неуверенным выражением человека, который прикидывает, как бы вернее овладеть странным незнакомым существом, способным по виду ужалить или укусить; но он сказал только:
— Подшкипер заметит, что тебя не хватает, и начнет лаяться.
Донкин встал, чтобы выйти.
— Разделаюсь уж я с ним как-нибудь темной ночью, увидишь, что разделаюсь, — бросил он через плечо.
Джимми быстро заговорил:
— Ты просто попугай, настоящий трескучий попка!
Донкин остановился и, насторожившись, склонил голову набок. Его большие прозрачные уши с выпуклыми венами торчали в стороны, напоминая тонкие крылья летучей мыши.
— Вот как? — спросил он, продолжая стоять спиной к Джимми.
— Да, вот как. Выбалтываешь все, что знаешь, как… какой — нибудь паршивый белый какаду.
Донкин ждал. Он слышал, как тот медленно с трудом переводил дыхание, точно человек, которому положили на грудную клетку стофунтовую тяжесть. Затем он спокойно спросил:
— Что ж я такого знаю, по-твоему?
— Что… То, что я тебе говорю… Немного. Кто тебя тянет за язык болтать о моем здоровье?..
— Твое здоровье? Так ведь это, черт побери, одно надувательство — чертовское, вонючее, первоклассное надувательство, — только не оно меня трогает, не оно, нет.
Джимми молчал. Донкин засунул руки в карманы и одним тяжелым шагом подошел к самой койке.
— Ну я и говорю, что ж из этого? Разве это люди? Так, бараны одни… Стадо баранов, которыми погоняют, как хотят. Я выставлю тебя… почему бы нет? Ведь ты в полной безопасности…
— Да… я ничего не говорю насчет этого…
— Ну, так пусть они видят. Пусть знают, что может сделать человек. Я вот человек, я все про тебя понимаю… — Джимми глубже откинулся на подушку; Донкин вытянул вперед свою тощую шею, тыча птичьим лицом прямо в Джимми, словно собираясь выклевать ему глаза, — Я мужчина. Я обошел все каталажки в колониях. А все потому, что не желал отступить от своих прав…
— Ты тюремная затычка, — слабо произнес Джимми.
— Да, и горжусь этим. А ты? У тебя, черт дери, не хватило духу. Вот ты и выдумал эту увертку… — Он остановился, затем медленно произнес, подчеркивая слова, как будто эта мысль только что пришла ему в голову:
— Ведь ты не болен, правда?
— Нет, — твердо ответил Джимми. — Так только, нездоровится иногда в этом году, — пробормотал он внезапно упавшим голосом.
Донкин прищурил один глаз, дружески и таинственно подмигивая. Он прошептал:
— Ты уже не раз небось проделывал это?
Джимми улыбнулся; затем, как бы не в силах сдерживаться больше, дал волю языку:
— Да, на последнем корабле… я был не в своей тарелке во время плавания. Все сошло прекрасно. В Калькутте они расплатились со мной полностью, и шкипер даже не попробовал ставить мне палки в колеса. Я получил все до последней копеечки… Провалялся 58 дней. Вот олухи-то! О Господи! Что за болванье! Все заплатили.
Он судорожно рассмеялся. Донкин сочувственно захихикал. Вдруг Джимми отчаянно закашлялся.
— Я совсем здоров, — сказал он, как только смог перевести дыхание.
Донкин сделал насмешливый жест.
— Конечно, — произнес он уверенно, — всякому видно.
— А они вот не замечают, — сказал Джимми, хватая воздух, как рыба, выброшенная на песок.
— Они-то проглотят какую угодно брехню, — подтвердил Донкин.
— Ты не слишком налегай все-таки… — наставлял его Джимми беззвучным голосом.