— Жизнь не для удовольствий, милорд, она для исполнения долга и обязанностей, — с серьезным лицом повторила девочка заученную сентенцию.
Парис тихо сказал:
— Но ты же в это не веришь, правда, Тэбби? Такая жизнь не для тебя. Скажи, детка, что ты помнишь о жизни до приюта?
— Немного. Я помню маму. Она была красивая, нежная и пела мне такие хорошие песенки! А еще — я не знаю, приснилось мне это или нет — я играла в поле, рвала цветы, и надо мной порхали какие-то яркие, пестрые создания. Кажется, они назывались папильоны… Если меня от сюда когда-нибудь выпустят, я сама, как они, стану летать от цветка к цветку, — созналась Тэбби, едва дыша, осторожно высовываясь из своего кокона.
— Папильон — бабочка по-французски. Бабочки существуют на самом деле, они тебе не приснились. Я точно говорю.
Парис слушал Тэбби, а сердце ныло и обливалось кровью. Он чувствовал себя виноватым — за десять лет ни разу не вспомнил про девочку. И понимал — надо исправлять положение. Тэбби так похожа на сестер — уж не из Кокбернов ли она? Если бы докопаться до истины. Но он во что бы то ни стало узнает правду, непременно, ради нее. Парис улыбнулся.
— Знаешь, у нас есть обычай — никогда не приходить к леди без подарка.
— И вы мне что-то принесли? — Тэбби недоверчиво посмотрела на Париса.
— Да, принес. И хочу, чтобы ты улыбнулась, когда получишь это.
Он полез в карман камзола и вынул бледно-зеленые ленты, купленные для Дамаскус.
Улыбка изумления и восторга осветила личико Тэбби, Девочка осторожно потрогала нежную ткань. Их глаза встретились и замерли друг на друге. Казалось, время остановилось .. Для Тэбби эти ленты были сейчас не только залогом дружбы с внезапно явившимся незнакомцем, но и символом надежды, едва не потерянной навсегда.
Глядя на чистое, прелестное лицо Тэбби, Парис ощутил сильнейшее желание защитить ее от грубой реальности мира С каждым ударом сердца он все острее чувствовал: между ними возникает необъяснимая связь, которая может соединить их навечно.
— У меня красивые волосы, если их распустить, — призналась девочка.
— Они такого же цвета, как мои. — Парис пробежался пальцами по густым кудрям.
Знакомый жест, подумала Тэбби. И вдруг…
— Я вас вспомнила! — В ее голосе слышалось обвинение. — Это вы увезли меня от мамы и засадили сюда. Я вас ненавижу! Я всегда вас ненавидела!
Парис поразился — она способна ненавидеть? Нет, он не позволит считать себя причиной несчастья! И Парис Кокберн, никогда в жизни ни перед кем не оправдывавшийся, стал просить Тэбби правильно понять происшедшее десять лет назад.
— Я был мальчиком. Твоя мама умирала, она умоляла отца забрать тебя и устроить туда, где о тебе позаботились бы. Мне очень жаль, я ни о чем не могу его спросить, он тоже умер.
Тэбби молчала. Парис торопливо добавил:
— Я попытаюсь выяснить, как и почему ты попала сюда, но не знаю, удастся ли. Единственное, что могу обещать: тебя здесь больше пальцем никто не тронет. И, может, я сумею свозить тебя куда-нибудь разок-другой. А теперь, пока не вернулась миссис Грэхэм, давай попрощаемся. Впрочем, нет, я лучше скажу: оревуар, до свидания. — С этими словами он открыл дверь и позвал миссис Грэхэм.
Та появилась подозрительно быстро. Холодным тоном Парис Кокберн произнес:
— Я решил удвоить взнос, но вы должны выполнить определенные условия, миссис Грэхэм.
В черных глазах мелькнул интерес.
— Никогда больше не бейте этого ребенка. В против ном случае я не просто перестану давать деньги, но и рассчитаюсь с вами, миссис Грэхэм. — Он произнес угрозу так тихо, что у начальницы по спине пробежали мурашки. — И еще: я думаю, каждое воскресенье детей надо куда-то водить. Мы живем в красивой стране, миссис Грэхем, и для здоровья гораздо полезнее очищаться от дьявола на природе.
— Как скажете, милорд. — Она согласно кивнула, а про себя подумала: «Еще до захода солнца я разберусь с этой маленькой дрянью, ваша светлость!»
Парис встретился со своими людьми в таверне на Хай-стрит. Он никак не мог избавиться от тягостного чувства. Да, гнетущая атмосфера сиротского приюта была способна тронуть и самую легкомысленную душу. Она давила, пригибала к земле, лишала небесной выси, красок жизни. Обнаружив, что душевная тяжесть не сменяется легкостью даже после второй порции виски, Парис обратился к своим спутникам:
— Слушайте, ребята, пора ехать домой. Седлайте коней, а я наверх, за вещами.
Имение Кокбернспэт располагалось в тридцати милях от Эдинбурга. Дорога занимала часа четыре езды через приграничные земли, самые красивые в мире места. Первые пять миль до Масселбурга путь лежал мимо сельских домов и маленьких ферм, а дальше — по диким Ламмермурским холмам, каждый сезон менявшим цвет. Сейчас они стояли пурпурные от вереска, а через месяц порыжеют от засохшего папоротника. Кое-где виднелись пятна озер и ельников. Отряд Париса ехал напрямик, по бездорожью, по болотам, вброд преодолевая реки. С каждой милей все сильнее пахло морем, и мужчины полной грудью вдыхали соленый запах. Через три часа после выезда из Эдинбурга всадники прибыли в Кокбернспэт. Деревеньки на этих землях процветали. Огромные молочные стада, гурты овец паслись на пологих склонах, ведущих к замку. Прекрасное зрелище, но чем ближе они были к дому, тем сильнее Париса одолевали дурные предчувствия. Они спешились уже в сумерках, сестры и слуги встретили Париса почти в истерике.
— Она уже двенадцать часов вот так, Парис! — Морщась, Шеннон заткнула уши, чтобы не слышать почти звериного воя, доносившегося из башни Уайт — Тауэр.
Парис облегченно вздохнул. Если все дело только в Энн и ничего другого не случилось — слава Богу! Его настроение поднялось, когда он убедился, что дома все в порядке. Из сумки, привязанной к седлу, он вынул большую коробку конфет и направился в башню.
— Бедняжка Энн! — сказала Дамаскус. — Надеюсь, с ней ничего не случилось.
— Этой суке лучше бы заткнуться кулаком и не вынимать его из глотки, пока не задохнется, — заявила Шеннон с присущей ей дерзостью.
— Она просто хочет поскандалить, — сказал Александр
— Не беспокойся, Парис знает, как усмирить жену, — убежденно проговорила Александрия.
— Ага, и даже не подходя к ней слишком близко, — усмехнулся брат-близнец.
Как только Парис открыл дверь, Энн прекратила кошачий концерт. Ее нянька, миссис Синклер, воспользовалась моментом и выскользнула передохнуть, бросив на хозяина извиняющийся взгляд. Энн сидела в огромной кровати среди атласных подушек. Ее напудренные плечи и небольшая, но высокая грудь выглядывали из пены кружев ночной рубашки. Парис протянул ей коробку, она жадно схватила конфеты, серебристые волосы разметались. Какая она красивая! Несколько минут Парис бесстрастно разглядывал ее, потом, наверное, в тысячный раз тяжело вздохнул: скорее всего судьба прокляла его, наградив женой-чудовищем.
Остаток дня Тэбби пребывала в удивительном состоянии. Обычно ее бесцветная жизнь разнообразилась лишь жестокими выходками миссис Грэхэм, и вдруг все переменилось. Она спрятала замечательные ленты в чулок, подальше от всевидящего ока начальницы. То и дело девочка посматривала на подарок, желая убедиться, что он существует на самом деле. Тэбби торопила время, она не могла дождаться вечера, когда останется одна, распустит волосы и украсит их шелковыми лентами.
День тянулся нескончаемо, и Тэбби с тревогой заметала, каким злым стало лицо начальницы: глаза ее превратились в отвратительные узкие щелочки, а губы вытянулись в тонкую нитку. Тэбби хватало ума понять — расплата за ее радость неминуема, и она утроила осторожность.
Вечером Тэбби полагалось выполнять свои обязанности: чистить горшки с кастрюлями или укладывать малышей. Когда миссис Грэхэм заявила, что сегодня ей придется делать и то, и другое, девочка поняла: ведьма пытается дать выход злости. Она забыла об осторожности, наивно полагая, что в удвоении вечерней нагрузки и заключается расплата. Вымыв посуду, вылив в канаву грязную воду из последнего ведра, Тэбби полетела к себе и дрожащими от возбуждения руками расплела косы. Вырвавшиеся на свободу волосы превратились в каскад длинных локонов. Она завязала зеленые атласные ленты по бокам, закружилась по комнате и не останавливалась до тех пор, пока не почувствовала, как перед глазами все поплыло. Шлепнувшись на узкую кровать, девочка подумала о лорде Кокберне. Как было бы здорово, окажись он ее отцом! Может, этот человек еще придет? Вдруг он поможет найти настоящего отца? Он богатый, сразу видно. И наверное, у него в доме полно еды, все едят сколько хотят, мечтательно думала Тэбби. Она вообразила себя сидящей в тепле перед горящим камином… Она мечтала о Кокберне как о спасителе, посланном судьбой, потом свернулась калачиком, закутавшись в одеяло, и заснула, счастливая от надежды. Явились сны, беспокоя и без того растревоженное сознание, потом превратились в кошмары, и Тэбби в ужасе закричала.