Перед уходом Кейн сказал:
— Если мы отправимся сейчас, то сможем проехать большую часть пути до вечера. Я вернусь с каретой, дорогая.
Джулиана молча кивнула. Она решила, что будет воздерживаться от продолжения их спора. К сожалению, рассказ мистера Ховарда дал Кейну некоторые аргументы — теперь он действительно мог бы назвать Джорджа Фиттерборна негодяем. Джулиана же, хотя и не хотела плохо думать про деда, все же вынуждена была допустить, что он, возможно, лгал, когда называл ее незаконнорожденной. Во всяком случае, он явно что-то скрывал. И очень может быть, что он лишил ее законного наследства. Впрочем, все это еще предстояло проверить. Не исключено, что она действительно являлась незаконнорожденной, хотя ей, конечно же, не хотелось отказываться от надежды…
Но что произойдет, если будет доказано, что ее нельзя считать законнорожденной? Что произойдет, если будет доказано, что Джордж Фиттерборн — негодяй? Как она сможет это вынести? Кроме того, ей придется признать, что Кейн был прав…
Джулиана встала и в волнении прошлась по ризнице. С тех пор как они с Кейном расшифровали код Кассандры, ее чувства постоянно пребывали в смятении. Временами она сама себя не узнавала. Ведь прежде она была совсем другой — во всяком случае, не была такой нервной и раздражительной. Значит, ей следует что-то придумать, найти какую-то опору, чтобы затем…
По-прежнему расхаживая по ризнице, Джулиана вдруг заметила стоявшую на полке Библию в черном сафьяновом переплете. То было издание конца XVII века, как она сразу же определила. Издание было не слишком ценное, но все же…
Взяв том, Джулиана перевернула несколько страниц и тут же почувствовала, что вид печатного шрифта ее успокаивает. Что ж, так всегда бывало, когда она брала в руки книгу.
И тут в глаза ей бросилось слово. Точнее — имя. Амнон. Но кто такой Амнон? И почему это имя показалось ей знакомым?
А может быть, она слышала его от Кейна? Да-да, верно! В тот вечер, когда он принес ей обед и они впервые вместе пообедали… Правда, она выпила тогда слишком много, но все же кое-что сейчас вспомнила.
«Мой отец звал меня Амнон», — кажется, так он сказал. По звучанию это имя походило на библейское, что вполне соответствовало тому, что мог бы говорить покойный маркиз. Но почему же он назвал так своего сына? И кто такой этот Амнон?
Джулиана прочла страницу о Самуиле, попавшуюся ей на глаза. Выходит, Амнон — сын Давида, влюбившийся в Тамару, в свою собственную сестру.
И этот Амнон изнасиловал Тамару. А отец Кейна назвал сына Амноном. О Боже, неужели он именно это имел в виду?
И тут она вспомнила, что Кейн, рассказывая историю о своем изгнании из дому, как-то странно отводил глаза — словно что-то утаивал, словно говорил не всю правду. И ей еще тогда показалось, что дело вовсе не в том, что у него было что-то с горничными. А его сестре Эстер было восемь лет, когда он покинул дом. Так неужели…
— Нет-нет, не может быть, — прошептала Джулиана.
Она не верила, что Кейн способен на такое. Разумеется, она нисколько не сомневалась, что брат и сестра были искренне привязаны друг к другу, но определенно не таким образом. За то время, что она провела с Эстер, девушка не выказала ничего, кроме совершенно искреннего сестринского чувства к старшему брату. Да-да, не более того — уж в этом-то Джулиана могла бы поклясться.
Разумеется, Кейн не был святым. Но все же он был очень добрый и глубоко порядочный человек — она это чувствовала. Следовательно, отец совершенно напрасно его обвинял. Напрасно — и жестоко. Но сколько же Кейн вынес из-за этого! Какие ужасные страдания должен был перенести!
И ей вдруг стало ужасно стыдно. Ведь у него, у Кейна, было множество собственных проблем и обязанностей, однако он бросил все, чтобы отправиться с ней в путешествие и попытаться разузнать что-нибудь о ее прошлом. К тому же он постоянно заботился о ней, был ей надежной опорой.
Сейчас Джулиана могла только удивляться себе. Почему же она так сердилась на него из-за его рассуждений относительно ее деда? Ведь рассуждения эти были вполне обоснованными. Они могли соответствовать или не соответствовать истине, но в любом случае она напрасно так злилась на Кейна. Он вряд ли этого заслуживал.
А ведь она заявила, что отец Кейна был прав, когда выгнал его из дому. И она назвала его развратником.
Ох, как, должно быть, эти ее слова его обидели! И какая же она жестокая!
Джулиана посмотрела на дверь. Ей очень хотелось, чтобы Кейн быстрее вернулся, хотелось перед ним извиниться, хотелось сказать ему, что она не права, а он, Кейн, — чудесный человек. Человек, которого она любила.