— Мне очень стыдно за то, что случилось. Верьте мне, — умоляет она почти шепотом. — Я попробую искупить свою вину…
Мне неважно, врет она или нет. Самое главное — наше «сотрудничество» в целях «выполнения приказа» Герштенберга. В моем случае это означает передать Герштенбергу дезинформацию, полученную от капитана Деметриада.
Только я пока не знаю, как с ним связаться.
— Заприте квартиру! Берем машину и сейчас же едем.
Нужно держаться надменно и сурово. Она меня слушается. Что с ней будет, когда внизу, в гараже, она увидит труп мужа, лежащего в луже крови? Я не люблю истерик. Грета идет впереди. Движется легко, это мне нравится. Только бы ей не пришла в голову идея… Да нет, если бы у нее был цианистый калий, она бы его уже проглотила. Она останавливается как вкопанная, не дойдя двух шагов до трупа, без крика, без рыданий. Останавливается так, будто под ногами у нее разверзлась пропасть.
Эта женщина, должно быть, многое в своей жизни видела. Никакой реакции…
Я спрашиваю ледяным голосом:
— Что будем с ним делать? Оставим здесь?
Ее невозмутимость меня ужасает.
— Что делать? Надо его отодвинуть, чтобы вывести машину. А когда вернемся, посмотрим. — Ее слова кажутся мне циничными.
Я нагибаюсь, беру мертвеца обеими руками под мышки. Он тяжелый. Нужно его оттащить. Грета бросается на помощь. Берет его за ноги. Подумать только! Пятнадцать минут назад он еще был жив.
Оттаскиваем его к стене. Вижу его остекленевшие глаза. Рубашка и брюки в крови. Жена его — а жена ли она ему? — так же бледна и так же безразлична, как и раньше. Ни вздохов, ни слез.
— Я заведу мотор, а ты открой ворота, — говорит она мне.
Я отхожу от трупа, когда она садится за руль. Грета как будто одеревенела и при свете синей лампочки кажется мне восковой куклой. Иду открывать ворота. Если они выходят на Каля Викторией, я увижу наших!.. Грета заводит мотор. Я не спеша отодвигаю створки ворот и облегченно вздыхаю — Каля Викторией! Осматриваюсь — никого. Ни одной живой души, только темень маскировки. В восточной части города взлетает ракета, на миг освещая окрестности. Грета нетерпеливо сигналит. Я делаю знак рукой, чтобы она не двигалась с места. Стою столбом в воротах, чтобы дать им время увидеть меня. Клянусь небом, если бы радистка хотела меня убрать, то этот момент самый подходящий! Рвани она с места — раздавит меня в лепешку. Отсюда до посольства метров пятьсот — шестьсот, оно сразу же за углом. Там она могла бы укрыться под спасительным крылом барона фон Киллингера. Мне, однако, везет: мысль о мести ей в голову не приходит — вероятно, шок еще не прошел окончательно.
Я возвращаюсь к машине и сажусь возле Греты. Чувствую, как она напряжена. Я тоже.
— Слушаться меня беспрекословно!.. Одно необдуманное движение будет стоить тебе жизни. И не говори, что я тебя не предупреждал.
— Господин лейтенант, сколько раз вы собираетесь мне напоминать, что я в вашей власти?
«Опель» медленно трогается с места с потушенными фарами, выезжает на улицу и поворачивает в сторону площади Виктории. Тут я понимаю, что могу выиграть еще минуту, если пойду закрыть ворота. Минута оказывается для меня драгоценной, потому что мои ребята за это время смогут понять, что я жив, здоров и еду в этом «опеле». Прошу Грету остановиться, даю правдоподобное объяснение: лучше, если ворота будут закрыты. Она соглашается со мной. Выхожу, напряженно всматриваюсь в окружающую темноту. Я хочу быть уверен, что мои действия увенчались успехом, что ребята поняли «сигнал». Улица по-прежнему пустынна и погружена в сонное безмолвие. Закрываю ворота и возвращаюсь на место.
Да, Грете, пожалуй, можно верить. Если бы она хотела, то уже могла бы отделаться от меня много раз.
— Вначале к Триумфальной арке, — строго приказываю я. — Но не гоните, чтобы не привлекать внимания.
Она уже меньше напряжена, я это чувствую. Пересекаем площадь Виктории. Трамвай выезжает из депо на площадь Штефана Великого, объезжает ее по кругу, чтобы направиться прямо по проспекту, который до сегодняшнего вечера еще носит имя фюрера.
Несемся по шоссе Киселева. Вскоре я вижу, что справа и слева по тротуару идут наши части. Они появляются, словно тени, из глубины кустарника обширного парка возле «Буфета» и в тишине выстраиваются. Дальше мы уже не встречаем никаких машин — ни обычных, ни военных.
— Это пехота? — неожиданно спрашивает меня Грета Делиус.