— Дома, — сдаюсь я.
— Вот видишь. Давай-ка лучше с тобой подумаем, где он может болтаться. Он до женитьбы вроде бы увивался за какой-то аптекаршей из Н., так? А что, если ему вздумалось ее навестить? А может быть, этот скромник еще в кого-нибудь влюбился?
Я невольно улыбаюсь. Это я могу себе позволить: шеф ведь меня не видит.
— Владу не тот человек, чтобы размениваться…
— Но ты по крайней мере выяснил точно, из-за чего они поссорились?
— Мне неудобно было спрашивать.
— Что это ты таким деликатным вдруг стал? — Тишина в трубке прерывается только равномерными попыхиваниями. Шеф очень много курит. — Мое мнение такое… — начинает он и останавливается, видимо, и сам не очень-то хорошо представляет себе свое мнение. — Я думаю, ты должен попробовать поговорить с Роксаной Владу по-дружески, без соблюдения глупых условностей… Может, она о чем-то пронюхала… Я имею в виду женщину… Конечно, не очень удобно, но разбираться-то придется нам, как ни крути.
— Слушаюсь, товарищ полковник, — отвечаю я скорее по привычке.
— Ну, зачем так официально, Фэникэ? Это вовсе не приказ, я бы не хотел… Но что, черт побери, делать? Надо же что-то предпринять, будь она проклята, вся эта история! Раз уж будешь говорить с ней, заведи разговор про «мерседес». Кто знает, откуда могут появиться новости?!
— Все понял. Еду домой на обед…
— Да, это неплохая мысль, Мария тебя заждалась.
— А потом к Роксане.
— Если будет что-то новенькое, звони. Я из части не уезжаю.
Кладу трубку, полный решимости сделать так, как мы наметили с полковником. Спускаюсь. Выхожу из здания штаба. Глубокая тишина царит на всем пространстве летного поля. День подходит к концу. Солнце клонится к закату. Ржавые цвета осени. Едва оседлав велосипед, замечаю старшего лейтенанта Петраке, который едет от ангара на велосипеде. Мы приветствуем друг друга и едем рядом.
— Это правда про Владу, товарищ майор? — Петраке из другой эскадрильи, но с Владу они были близкими друзьями.
— Что правда? — отвечаю я вопросом на вопрос.
— Что он избил жену и со стыда удрал куда глаза глядят?
— А ты полагаешь, что он способен на такое? — Мой вопрос умышленно звучит упреком. — Лучше скажи-ка мне… вы ведь с ним и до и после женитьбы были приятелями, может, знаешь… у него кроме этой аптекарши были какие-нибудь связи?
— Значит, все же что-то случилось? — хитро усмехается Петраке.
— Он у своих в Бухаресте не появлялся. У кого бы он мог остаться на ночь?
— Ага, значит, вот о чем вы думаете?
— С машиной несчастного случая не было… Но где-то он же должен быть?!
Петраке молча жмет на педали. Присматриваюсь к нему повнимательней. Он о чем-то задумался, а ноги работают сами по себе, как бы машинально. Наконец Петраке недоуменно говорит:
— В это невозможно поверить: Владу — нарушитель дисциплины! Это только от отчаяния могло быть… Не думаю, что он провел эту ночь в чьих-то объятиях. Владу очень подружился с братом Роксаны, который в Констанце живет. Он несколько раз мне о нем говорил, хвалил его…
Выезжаем с территории части. До дома еще порядочно. Я не успеваю ничего ответить: мы оба видим, как из жилого массива вылетает велосипедист, бешено крутящий педали. Петраке узнает его издалека:
— Это же Грама!
Да, действительно, лейтенант Грама приближается и резко тормозит. Он запыхался. Просит у меня разрешения доложить. Показываю знаком, что слушаю его.
— Меня жена послала вам доложить… — говорит он, все еще не отдышавшись, — доложить, что Роксана Владу исчезла!
— Что-что? — бормочу я как громом пораженный. — Исчезла? Куда исчезла? Зачем?
Под градом моих глупых вопросов лейтенант Грама пожимает плечами, а Петраке стоит, опустив глаза в землю.
ДЕЗЕРТИРСТВО?
Я взбегаю по лестнице, прыгая через три ступени. Двери квартиры полуоткрыты. Вхожу. Лика Грама ждет меня, сидя в единственном кресле посреди гостиной, бледная и грустная. Я останавливаю ее, чтобы она не поднималась, и прошу прощения за то, что в ее-то положения доставляю ей только новые волнения.
— Ах, оставьте, товарищ майор, обо мне есть кому позаботиться, — мягко говорит она. — Я была с Роксаной все время, боялась ее оставить одну даже на минуту, и вот что вышло!
— А она хотела остаться одна? — недоумеваю я.
— Нет-нет, она была мне благодарна, что я не покинула ее в такую трудную минуту. Мне было очень тяжело видеть ее страдания… Такое ведь с каждым может случиться, правда?