План сочинения
В начале вступление; в конце заключение.
1. Мнения о войне.
2. Мнения об Августе.
3. Мнения о счастии и о золотой середине.
4. Мнения о поэзии.
а) Определение поэзии.
b) Современное положение ее.
5. Взгляд на самого себя.
Кроме того, по сочинению разбросаны и мнения о других вещах (о любви, о политике etc).
<1893>;
ГБЛ, ф. 386.4.16, л. 2-17. Беловой автограф в тетради ученика VIII класса. В подлиннике «Объяснение» дано перед текстом сочинения.
Голубочки – это непорочность
В окно виднелись уродливые московские крыши; вдали неясно рисовались главы собора; у самого стекла мелькали голуби.
– Ты что там делаешь, Анюточка? – позвал старик.
– Мне, дедушка, велели прошение переписать.
– Ну, успеешь, поди, посиди со мной.
Она села на ручку кресла, совсем прижавшись к деду и обняв его рукой.
– Вот этот вид в окно, он тоже символ, – говорил старик. – Это высоты жизни, им и приходится встречать непогоду, но рядом главы собора. А голубочки – это непорочность. Анюточка, брось им крошек.
Девочка отыскала кусок хлеба и стала крошить его в форточку. Приятная свежесть ранней весны проникла в душную комнату.
– В деревне теперь, – опять заговорил старик, – хорошо: пахнет весной, разгребают снег, все тает. Эх, вот не думал я, что старость придется тянуть в городе.
Анюта опять присела на ручку кресла.
– Дедушка! ведь и здесь все тает. Слышите, вода каплет из желобов. А вот посмотрите: вчера эта крыша была вся в снегу, а сегодня железо видно.
Старик покачал головой, он не хотел и слушать о городе.
– А помнишь, Анюточка, как у меня в «Новоселье» описана деревенская жизнь?
– Конечно, помню! А мы теперь одни, можно почитать.
Старик как-то беспокойно задвигался.
– Да что читать… ты ведь ничего не понимаешь… нет, не надо.
– А вы мне объясните. Дедушка, милый, хороший! ну, пожалуйста. Я достану, да?
– Да нет… я решил.
Но Анюта уже спрыгнула с кресла, выдвинула из-за комода тяжелый чемодан и, раскрыв его, стала перебирать лежавшие там бумаги. Стоя на коленях, низко наклонив русую головку, несмотря на свои одиннадцать лет, она казалась совсем маленькой.
– Смотри… не перепутай там.
– Что вы, дедушка! Я стихи достану?
– Ну хоть стихи… Синяя тетрадь с разводами; сестра-покойница переписывала.
– Знаю, дедушка, знаю.
Анюта уже достала объемистую тетрадь в синей обертке. Отдав ее деду, она так поместилась на ручке кресла, чтоб читать через плечо. Дед нерешительно перелистывал страницы.
– Да ведь ты все уж знаешь.
– Нет, что вы! да мне и еще раз…
– Ну разве что-нибудь попроще.
Старик поднес тетрадь ближе к глазам. Эта рукопись была собранием его стихов, которые так никогда и не были напечатаны. Еще вчера он с горечью в сотый раз повторил самому себе обещание никогда не прикасаться к ней, а сегодня опять не устоял перед искушением…
Анюта слушала, притаив дыхание. Старик сначала читал свои шутливые произведения, эпиграммы, басни. Потом незаметно перешел к своим любимейшим стихам, к тем, которые он писал еще юношей, почти шестьдесят лет назад, в годы Пушкина, Баратынского, Дельвига, Крылова…
Читая, он увлекался; его голова с седыми прядями волос гордо закинулась назад; сухие руки часто подымались для угловатого, но смелого и выразительного движения. Анюта слушала, притаив дыхание, хотя все, что читал дед, уже знала наизусть.
– Дедушка! это вы написали к бабушке?
Этот робкий вопрос прервал чтение. Старик повернулся и взглянул на личико своей юной слушательницы. Он тихо улыбнулся.
– Нет, Анюточка, это не к ней.
Анюте было уже стыдно за свой вопрос, она не знала, как загладить его.
– Ведь вы же любили бабушку?
Вместо ответа старик перевернул несколько листов.
– Не будем, Анюточка, говорить о старом… Да!., той уж нет… Но и этой нет… Ничего не осталось. Вот так и сижу я никому не нужный, сыновья кормят да попрекают. Без толку жизнь прожил. Говорила мне она частенько: чем бы бумагу изводить, ты в хозяйство заглянул бы; а то срам, не знаешь, твое это поле или чужое. А ведь кроткая была. Ах, боже мой господи! что за душа у нее была. Светлая, как свеча теплилась. Помилуй, господи, рабу твою… При ней все словно жизнь была, а теперь…