Связавшись с начдивом по телефону, я рассказал ему о результатах рекогносцировки и получил распоряжение организовать оборону на правом берегу реки Тура; мост пока не взрывать, а взять его под наблюдение и организовать перекрестный обстрел в случае попытки белых использовать его.
Вскоре нашему полку был придан китайский батальон, которым командовал Ли Хун-чан, а комиссаром был Погорелов. Батальон этот вместе с остатками Верхотурского отряда действовал по тракту, идущему от Верхотурья на заводы Нижняя и Верхняя Тура. Этот участок фронта оказался очень активным. Белые намеревались именно здесь прорваться, но китайцы оказывали им упорное сопротивление. Они и здесь проявили свои национальные черты: упорство, выносливость, беззаветное мужество и редкую храбрость. Героизм китайцев приводил в изумление даже видавших виды «горцев».
— Вот это да, вот это вояки, — восхищались они отвагой китайских бойцов.
— Куш, куш много — война много, — говорили китайские бойцы. Под этим надо было понимать: «Дайте нам поесть хорошенько, будем крепко бить белых».
Наблюдая в бою за поведением китайских товарищей, я думал: если бы обучить их хотя бы самым элементарным правилам наступательного боя, из них получились бы лучшие ударные части, перед которыми немногие бы устояли.
— Патрон нет — война нет, — говорили они, когда иссякали патроны.
Когда же им представлялась возможность пополниться патронами, они набивали ими не только подсумки и патронташи, но заполняли все карманы и даже накладывали за пазуху и в шапку.
— Патрон много — война много, — наивно улыбаясь, говорили они. Но, к сожалению, китайцы плохо знали тактику боя и не умели применяться к местности, они не признавали коротких перебежек. Шли в наступление во весь рост, спокойно продолжая вести стрельбу на ходу. Наступали густыми цепями или сомкнутыми шеренгами, представляя очень хорошую цель для пулеметов и артиллерии противника. Когда снаряд вырывал из их цепи целые звенья, они смыкались снова и спокойно продолжали идти вперед. Убитых и раненых они сейчас же уносили в тыл, выделяя для этого специальных людей. Такая тактика приводила к огромным потерям, и за какие-нибудь две — три недели от китайского батальона почти ничего те осталось.
Его позиции занял прибывший из Кушвы Волынский полк, которым командовал в то время уже не Федоровский, а Фомин.
Примерно в это же время на станции Выя появился штаб 3-й бригады 29-й дивизии во главе с комбригом Вырышевым. Откуда вообще появился Вырышев, не знаю. О нем раньше я ничего не слышал. Назначение его комбригом, на мой взгляд, было неудачным. Васильев в нем ошибся. Вырышев — бывший фельдфебель запасного полка. Он умел подтягивать людей, следить за их внешним видом, и все. В оперативных же делах мало смыслил. Приказы его носили курьезный характер. Даже рядовые бойцы его быстро раскусили и иначе как фельдфебель или «сверхсрочный» не называли.
Политическим комиссаром бригады был назначен молодой, пылкий оратор Пушкарев. Он был большой энтузиаст, политически грамотный, но в военных вопросах разбирался плохо и не вникал в них. Он любил произносить зажигательные речи, и бойцы любили его за это.
Комиссар 1-го Горного полка Иван Иванович Муравьев (справа) и его ординарец Мустафин
Комиссар нашего полка Муравьев Иван Иванович получил повышение: его назначили комиссаром штаба 3-й армии. К нам прислали вместо него Бульковского. Новый комиссар полка был прекрасный парень, хороший товарищ, но в политике разбирался слабо, поэтому почти не проявлял самостоятельности, как подобает комиссару, зато был хорошим помощником и очень исполнительным человеком. Ко мне он быстро привязался и полюбил, как он говорил, за прямоту.
К этому времени у нас в полку оформилась и начала работать партийная ячейка, секретарем ее был питерский рабочий Канутин Александр. Правда, политически он был также развит слабовато, но у него было рабочее чутье и практическая смекалка. Он понимал, что коммунисты должны, как ведущая часть, показывать во всем пример, сам являлся образцом большевика и этого требовал от других членов партии. Эсерам он просто сказал: