Свой органайзер выкупил, в закладе лежал три года и четыре дня,
три луидора получил от дяди по завещанию, в стране ценя всего лишь
быт налаженный и реку, что мимо карт и ценностей течет, и ничего
не нужно человеку, а то, что нужно, здесь наперечет. И то, что яблоко
ценней Ньютона, известно всем со школьного двора, и зеленеет наших
знаний крона, теория прекрасна и сыра. Не удержать себя, побег за
благом закончится в начальной точке здесь, не перешло поместье по
бумагам, и не прошила плоть благая весть, что всё само куда-нибудь
прибудет и там себя баюкать будет всласть, кто в молоке утоп, и воду
студит, чтоб в молоко еще раз не упасть.
***
Вернули тебя спозаранку в любовные сети живой, предательски
вертят шарманку, и катишься вниз головой. Катиться ну что за
наука (катись и катись без труда), зависеть от скорости звука,
ночами играть в города, ночами для мягкого знака свой город опять
вспоминать, но все проиграли, однако, на что под подушкою прядь, на
что в медальоне щепотка, на что в мармеладе кольцо, и волны играют
нечетко, в косые проборы лицо. Не помню-не помню-не помню, а кто
вы такие теперь, построили здесь колокольню, забыли приделать
к ней дверь, стучишься, обрящешь по полной и в каждые двери
войдешь, доедешь до первопрестольной родной головою под ёж, и
все тебе прочат простое, бытийственных пряностей ряд, просторное
счастье в простое, огни никуда не горят. Простишь ли меня, чудо-юдо,
любимое чудо страны, за реки прозрачного флуда, где все запятые
равны. Простишь ли меня не за дело, всю ленту назад прокрутив, и
память тебя не задела, гостиничный аперитив.
***
Поля немотствуют, и пока затекут колени от черной весны, чадящей
до декабря, о чем еще спросить у любимой тени, десятую за день под
козырьком куря. Любимая тень, мы берем до получки трешку, любой
карусели верить обречены – такая любовь случается понарошку,
обходят сомнения, почести и чины. А что тебе видно там из полей Аида,
на все подлокотники кресел не напастись – за столько лет не смогла
отпустить обида, но кажется, кажется… лучше перекрестись. Тебе бы
себя порадовать чем-то, впрочем, для мира живых исключительный
интерес имеет лишь то, что согреем и обесточим, стремительно
вырос и сам по себе воскрес, и выбрал сомнения, что и почетно было,
и будет всегда цениться как ремесло, на станции «Войковской»
было дешевле мыло, куда тебя там, дурашка мой, занесло, сидел
бы себе на этом суку до лета, читал смски, пущенные вразброс, но
здесь говорить – такая теперь примета, что всё остальное, кажется,
перерос, и люди хотят пускать пузыри, как рыбы, и молча на душу
ближнего не глядеть, такую столицу выстроить не могли бы и спички
в кармане носить, и спускаться впредь всего лишь в метро, в такие
еще глубины, сидел бы себе на суку и смотрел на лес, растает весною
домик из цельной льдины, и фунт эскимо потеряет свой прежний
вес. И жил бы один, как сказано, передачи по местным каналам в
двенадцать часов смотрел, и не было тел выстраивать сверхзадачи,
и вовсе каких-нибудь нерасторопных тел, а было бы всё заманчиво
и красиво, табак для курения, терция, интервал – двенадцатый год,
журнал для семейства «Нива», проси, что захочешь, раз душу мою
позвал.
38