то идет «Властелин колец», никогда не доходит до края пропасти,
чтоб повернуть назад. Я возвращаюсь в десять, ни жив и ни виноват.
Он говорит: «Разве сторож тебе я, что ль, от таких треволнений на
старости лет уволь, от порывов ветра, скачков давления и морщин,
от корней деревьев, женщин или мужчин». Говорит: «Я любил вас,
люди, бдительность потеряв, как водитель без свойств и человек
без прав, изучая психосоматику по главам и по значкам, определяя
возраст по скуке и по очкам, по тому, что когда ты приходишь, я уже
сплю, на роль очевидца рисую судью свою, говорю ей: «Откуда мне
знать, куда он пошел сейчас, разве тут что-то зависит еще от нас.
Может быть, заблудился среди каменных стен, садов без яблок или
святых Елен, и больше не хочет делить эту роль со мной, красить
волосы пеплом, а пальцы – хной, старые сказки об оловянных псах
выбрасывать вон из памяти. Даже крах предполагает возможность
возврата в исходную точку, а у меня выбора нет, в игольном ушке
коня свои полцарства не для себя храню, только нет пользы в этом
теперь коню». Откуда мне знать, что мы здесь прочитали с ним,
может быть, через несколько лет всё и уясним, и посмеемся над
тем, как сидели в этом кругу под нарядною ёлкой. Разве я что могу,
разве я что-то чувствую, кроме набора строк, когда пройдет по тебе
переменный ток, выйдет под левой лопаткой – ни показать друзьям,
ни в сказке сказать, ни пером написать, морям, сушам каким-нибудь
все мы обречены, фунт шоколаду и ямочку ветчины мы получаем,
пришествие «премиум-класс», и наконец-то тебя отрекаю от нас».
48
В наши края не привозят синие гузки, и голубых кров49
ей
неразбавленных самых меня зовут Мари, я пишу по-
старофранцузски, например, о Роланде и/или прекрасных
дамах. Мне говорят: «У вас такая белая кожа», не зная, по чем
фунт соли, по чем фунт лиха, я на себя вчерашнюю так похожа,
переформатирование осуществляется очень тихо. «А я лечу колит
деревенским маслом, боюсь подойти к женщине, из-за замочных
скважин у меня насыщенный день, о рассудке ясном помышлять мне
глупо, зато я почти отважен, с этим умом и талантом родиться здесь,
где земля по двести, и за отвод в казну, у любимой гланды», с наших
полей приходят дурные вести, милые бранятся, тешатся, скоро кран
ты этот заменишь? Вышние справедливы и не дают растратить себя
до срока, в столбик записывать разные креативы, ворует фольгу
из дома сорока-воровка. Может, я тоже старофранцузский выучу
и по блату буду стихи зачитывать в Artefaq’е, дорожка тянется к
озеру, плоть к булату, воруют кости с дворцовых столов собаки.
Знает Мари, чью снова сметану съела, но обобщения делать в
рамках данного текста не будем, лучше раз пострадать за дело или
лепить свой век голубков из теста, цитировать маргиналии книги
здоровой пищи, после обеда снова закусывать плотно. Меня зовут
Мари, мы довольно нищи, но по Европе ездим вполне свободно.
Стыдно известным быть, неизвестным тоже, стыдно быть вообще,