чужая невеста приносит увядший порей. Лето уже на дворе и что
бы опять не жениться, больно мучительно будет другим тоже зря, а
тем, которым не будет – какие лица, какие густые рисуют на стенах
моря. Осенью Сева стал скучать, до зимы проскучал и выпил, об
этом негоже знать историографам нашей земли, получишь на день
рождения переходящий вымпел, никто не спросит смотрителя, куда
тебя увезли. Весной табакерка ударит в висок, и нам временами
года лучше всё это бросить, просто зажить, как все, из табакерки
вылезает на свет свобода и рассуждает о патоке и овсе, требуй
себя вернуть и поставить на то же место, откуда взяли, кнутом и
пряником завернуть, пряник и кнут приносит чужая невеста, так и
других собирают по-южному в путь, чтобы никто не знал, где узнать
придется, где открывается сущее за углом. Что ты, этот сервиз
никогда не бьется, вот нам и дарят вечный металлолом.
Просто ситком – медвежонок с платком у Медеи, и откуда берешь
такие сюжеты, прелюбодей, как один подстаканник на всех, и
Большие Идеи, велят не пускать и совсем не давать лошадей. Никто
тебя не приютит – с вызывающе робким видом гуляй по бульварам,
и слушай меня, Серый Волк, наша психиатрия равнодушна к
детским обидам. Нет уж, Красная Шапочка, должен же выйти толк.
Конечно, всем хорошо, пока в тебе лишь опилки, при переходе на
публицистику резать квадратный метр, истинно разговаривать с
джиннами из бутылки, что вам тут всё неможется, ищете что-то, мэтр.
У чародея ученики один другого пригожей, каждый любит Вергилия
и к черенку привит, а тебе и не распогодится, с тонкой шагренью
схожей, они жарят свои охотничьи, регулируют аппетит. У чародея
ученики, и каждому что-то мнилось, каждого любят за что-нибудь,
чем-то же заслужил, фокусы, что ли, пришли смотреть, за такую
милость можете сделать арфу мне из подколенных жил. Послушай,
Красная Шапочка, им говорят – бриоши, а они всё равно не выживут,
потому что слишком горды, а мы получаем то, что хотим – мы с тобой
похожи, истину в детском лепете всё не находишь ты. От Серого
Волка не убудет, всё это наживное, ходит один по городу, плюшевое
манто, звери и птицы лесные оставят тебя в покое, не прикоснется
взорами больше к тебе никто, будут судить и рядить – спасенье не
стоит мессы, будешь проглочен маленьким, аленьким и простым, и
опять остается пустою графа «Интересы», и тенью от дыма, конечно,
окажется дым.
76
Оставь им их солипсизм и don’t be so stupid – здесь не такое
77
читается
между строк. Да ты что, он никого кроме нас не любит, почти как
Ахматова о Блоке, а чем не Блок. Об этом см. также Набокова – он
предвидел (Re: Годунов-Чердынцев и его воображаемый друг), а ты
своих друзей тоже нигде не видел, а потом они все к тебе соберутся
вдруг – тепло ли тебе, простая душа, в Париже, ни тепло, ни холодно
– просто совсем никак, теперь друг к другу пора придвигаться ближе
и делать рукою воздушный масонский знак. Много дождя и видимость
ниже нормы, мимо проходишь и что-то себе бубнишь, ну как это так