- Кто?
- Врач. Нейро-специалист. Он смотрел на меня так, как смотрят на изнасилованную девушку. Как на что-то жалкое и неприятное, но жалкое и неприятное не по своей воле. Знаешь, это как взгляд на прокаженного. Ты видишь его уродство и понимаешь, что он не выбирал его, что болезнь пришла к нему вне зависимости от его воли и желания. Просто так получилось. Но в то же время он отвратителен тебе, и отвратителен совершенно явственно, на физическом уровне.
- Ты не болен, Соломон.
- Посмотри на меня… И скажи это еще раз.
Но Баросса отвел взгляд.
- Ты просто лишился нейро-софта. Костылей, как ты сам говорил.
- Проблема только в том, что «я сам», изрекавший подобные мудрые мысли, уже не тот я, который сидит перед тобой. А костыли… Знаешь, если всю жизнь ходить на костылях, ноги атрофируются, превращаясь в беспомощные обрубки.
Баросса вновь наполнил рюмки, молча, с сосредоточенностью человека, решающего сложный шахматный этюд.
- Нейро-шрамы? – спросил он, закончив с этим.
- Да. Он называл их иначе, но суть та же. Мой нейро-интерфейс сильно поврежден вторжением взломщика, на восстановление могут понадобиться в лучшем случае годы. Про худший случай, думаю, можно не говорить?.. Я не могу поставить себе даже дешевый модуль для любви к сыру. Я, Соломон Пять, «Стук Закона», полностью утратил власть над тем, что находится в моей черепной коробке. Я теперь инвалид, единственная частица мира, которая несовместима с приставкой «нейро».
- Понимаю, - сказал Баросса. Он выглядел удрученным, измотанным, каким-то скомканным и мокрым, как его собственный плащ, висящий на спинке стула. Наверно, он и в самом деле понимал. Или очень хотел понять.
- Не понимаешь, - от напряжения голос скрипнул несмазанным замком, - Ничего ты не понимаешь, Баросса. Ничего я тоже не понимал, когда смотрел на Эмпирея Тодда, ходячего мертвеца… Жалкий, бледный, перепуганный… Я ведь тоже смотрел на него с отвращением, как на прокаженного, вот ведь в чем штука. Он был мне противен, как противен всякий гадкий, опустившийся, неприятный тип. А ведь он тоже не был виноват… Ничего ты не понимаешь. Нет, пей сам, я не буду.
Соломон попытался найти нужные слова, но не обнаружил их. Как описать Бароссе, этому уверенному в себе и сильному человеку, что ощущаешь, когда приходит понимание, что же с тобой произошло. Когда чья-то рука вырывает из твоего мозга все то, что ты бережно укладывал в него много лет - как мальчишка, прячущий самые ценные сокровища в потайном сундучке. Особые сокровища, имеющие значения только для него… Как ощущаешь себя, обнаружив кусок ледяной пустоты внутри себя. Пустоты, которая еще недавно была всем, а теперь – просто незанятое пространство, вакуум.
«Ощущаешь себя домом, - подумал Соломон, наблюдая за тем, как Баросса не дыша пьет водку, - Домом, который простоял много лет, и из которого внезапно выехали жильцы, оставив вместо привычной колченогой мебели, затоптанных ковров, звенящих кастрюль, запаха табака и детской присыпки пустые голые стены, между которых гуляет сквозняк. Еще недавно ты думал, что они – всего лишь мелкие беспомощные существа, которым ты позволил укрыться под твоей крышей. Они не имеют над тобой власти и их всегда можно заменить. А потом ты вдруг ощутил эту внутреннюю пустоту, которая осталась на их месте, пустоту, которую уже некем заполнить. Участок мертвого пространства с клочьями оставшихся обоев, поцарапанным паркетом, никому не нужной ржавой вешалкой и рассохшимся шкафом. И ты вдруг понимаешь, что смех, поздние разговоры на кухне, выкрики, поучительные рассказы – все это производил не ты сам, потому что твои каменные стены не способны производить никаких звуков. Все это происходило внутри тебя. А теперь больше не происходит. Ты стоишь, пустой, холодный и уже начавший оседать, и смотришь на окружающий мир, отчаянно и запоздало пытаясь сообразить, как же так вышло…»
- Это депрессия, - сказал Баросса, понимающе кивнув, хоть Соломон ничего этого и не сказал вслух, - Я консультировался у специалистов. Они говорят, что это, увы, нормальное состояние для всего, кто подвергся подобной травме.
- Травме? – Соломону захотелось расхохотаться, сотни злых ядовитых игл уперлись изнутри под ребра. Но это смех был бы похож на смех гиены, поэтому ему пришлось сдержать его, - Это не травма. Это ощущение того, что из тебя вырвали скелет с потрохами. А из оставшегося набили чучело. Из такой, знаешь, старой склизкой гнилой соломы…