у Белинского, как вспоминает Панаев, засверкали глаза, он бросился к Некрасову, обнял его и чуть ли не со слезами на глазах сказал слова, которые теперь известны каждому школьнику:
— Да, знаете ли вы, что вы поэт — и поэт истинный?
Такая похвала из уст человека, известного своей суровой требовательностью, помогла Некрасову окончательно поверить в свои силы. Тем более, что вскоре Белинский печатно подтвердил лестное для автора мнение о стихотворении «В дороге» (после того как оно было опубликовано). «Это не стишки к деве и луне; в них много умного, дельного и современного», — писал критик.
В некрасовском рассказе ямщика уже первые его слушатели уловили глубокий социальный смысл. Да, это было первое антикрепостническое стихотворение Некрасова, громко сказавшего о горе народном, о тяжкой жизни темной, замученной деревни. Слова ямщика: «погубили ее господа» — прозвучали неожиданно смело. Да и весь строй его рассказа, бесхитростного и сурового, был необычен для тогдашней поэзии.
Песни и романсы о ямщиках и тройках были и до Некрасова, но его стихи на эту тему оказались свободны от романтических штампов, от традиционного воспевания ямщицкой бесшабашной удали.
И другие стихи Некрасова середины 40-х годов с сочувствием, даже с восторгом, были встречены Белинским и его друзьями. Тургенев, Герцен, Огарев, Панаев ощутили в Некрасове могучую силу. Чуть ли не каждое его стихотворение становилось своего рода событием в жизни кружка — его читали, обсуждали, переписывали, посылали друзьям. Отбросив все традиционные представления о предмете и границах поэзии, Некрасов писал о темном дельце, который нечистыми путями добыл свое богатство, прикрываясь маской добродетели («Современная ода»); о маленьком человеке, задавленном «гнетущим трудом», — бедняке, перед которым «одна открыта торная дорога к кабаку» («Пьяница»); о «падшей» женщине — жертве социальных условий, возвращенной к новой жизни («Когда из мрака заблужденья»); об участи «мужика-вахлака», которому не суждено любить «дворянскую дочь» («Огородник»); о безысходной доле крестьянской женщины («Тройка»).
В «Тройке» — снова дорога, снова ямщик. Но в центре стихотворения уже не рассказ ямщика о своей загубленной жизни, а мысли поэта о печальном будущем сельской красавицы, той самой, что, выйдя на дорогу, провожает взглядом бешеную тройку. Если в основе стихотворения «В дороге» лежит все-таки исключительный случай — гибель деревенской девушки, воспитанной в господском доме, то героиня «Тройки», написанной годом позднее, уже олицетворяет самую обычную судьбу русской крестьянки; впрочем, в конечном счете эти судьбы во всем одинаковы?
Чтобы оценить значение этих «крестьянских» стихов Некрасова, надо вспомнить, что они появились раньше, чем «Записки охотника» Тургенева, «Антон Горемыка» Григоровича и другие произведения литературы 40-х годов о жизни крепостного крестьянства. «Тройка» («Что ты жадно глядишь на дорогу…») стала одной из самых любимых народных песен. Жизненно правдивы, естественны оказались и ее сюжет, и ее напевная строка, которую теперь уже трудно читать по книге, настолько привычно она слилась с известной всем мелодией.
К числу лучших сочинений Некрасова 1845–1846 годов в кружке Белинского относили также «Колыбельную песню» и «Родину». Первая из них — острая сатира на николаевское чиновничество, язвительное обличение корыстолюбия и наживы. Перед нами портрет будущего чиновника — благонамеренного, насквозь лицемерного, привыкшего картинно гнуть спину и брать взятку, подхалима, ужом доползающего до «хорошего местечка». Финал его карьеры нарисован резко и с полной откровенностью:
Назвав свою «Колыбельную песню» подражанием Лермонтову, Некрасов чуть ли не демонстративно отталкивался от широко известного лермонтовского стихотворения. Он использовал интонацию и размер колыбельной песни с ее спокойным припевом «баюшки-баю» для того, чтобы воплотить свой замысел — рассказать о том, какое будущее ждет младенца (пока безвредного!), если он пойдет по стопам своего отца — чиновного грабителя и мошенника.
Картина получилась довольно мрачная. И это сразу заметили те, в кого метил Некрасов. В реакционном лагере раздались вопли возмущения по поводу «Колыбельной песни», когда она появилась в печати.
В течение многих лет Некрасов не мог напечатать «Родину» — стихотворение, в котором поэт вынес суровый приговор «гнезду своих отцов» и — более того — возвысился до беспощадного осуждения поместного быта, дворянско-усадебного уклада вообще. Она появилась только в сборнике его стихов 1856 года под нейтральным заглавием «Старые хоромы» и с пояснением: «Из Ларры». Это значило, что свои выстраданные, кровью написанные строчки об отречении от поместного прошлого Некрасов вынужден был выдать за перевод с испанского. Только такой ценой он мог провести их через цензуру.
Но это было десять лет спустя. А тогда, в 1846 году, гневные стихи «Родины», проникнутые жгучей ненавистью к крепостничеству, распространялись в списках. По словам Панаева, Белинский выучил их наизусть, переписал и послал в Москву своим знакомым. За несколько лет до этого он точно так же встретил новые стихи Лермонтова — восторгался ими, переписывал, рассылал друзьям. Теперь же критик был увлечен Некрасовым; встречаясь с друзьями, он только и говорил о нем и о его стихах. Панаеву он сказал:
— А каков Некрасов-то! Ведь он обнаруживает глубокий поэтический талант. Сколько скорби и желчи в его стихе!
Тогда же Белинский познакомил с «Родиной» и ее автором Тургенева. В автобиографии Некрасова сохранялся рассказ о том, как это произошло. Поэт сидел дома и работал. Вдруг прибегают от Белинского и просят прийти. Некрасов идет и встречает там Тургенева; ему двадцать восемь лет, он тоже поэт, еще малоизвестный. Некрасов читает ему «Родину», и Тургенев полностью разделяет мнение Белинского. Он заявляет, что ему нравятся «и мысли и стих», и сожалеет, что сам он тик написать не может.
Именно с чтения «Родины» началось знакомство Некрасова с Тургеневым, вскоре перешедшее в тесною дружбу.