Оказывается, создавая образ богатого помещика Григория Данкова в романе «Три страны света», Некрасов имел в виду не кого-нибудь, а именно Толстого: он придал своему герою портретное сходство с казанским помещиком, повторил главные черты его биографии и указал его отличительные свойства — жажда деятельности без ясной цели, благие порывы и неумение применять их на практике. Словом, Некрасов в своем Данкове дал ранний набросок того общественно-психологического типа, который позднее стал известен под именем «лишнего человека».
Тема разрыва между словом и делом, невозможность осуществления самых лучших замыслов и стремлений, разные вариации этой темы — от сочувствия тому, кто обречен на вынужденное бездействие, до обличения либерального позерства и краснобайства — все это заняло большое место в поэзии Некрасова (образ Агарина в поэме «Саша», лирика). И можно думать, что у реальных истоков этой темы стоит фигура Григория Толстого.
Наконец после многих трудов и хлопот первую книжку нового «Современника» в нарядной светло-зеленой обложке принесли из типографии. 1 января 1847 года было праздничным днем в редакции. Очевидцы вспоминают, что Белинский смотрел на книжку журнала с таким умилением, с каким смотрит отец на своего первенца, только что явившегося на свет.
Выход первого номера был отмечен торжественным обедом с участием всех сотрудников. С той поры это стало традицией: каждый месяц по выходе очередного номера журнала Некрасов и Панаев устраивали обеды, на которые приглашались писатели, близкие к журналу, все сотрудники.
Первый номер отличался необычайным богатством содержания. Одни только имена авторов должны были напоминать читателю, что «Отечественные записки» действительно «переменили квартиру» и название. Здесь были помещены «Хорь и Калиныч» Тургенева, «Роман в девяти письмах» Достоевского, «Тройка» Некрасова, стихи Огарева и Тургенева, повесть «Родственники» Панаева; в отделе публицистическом и научном — «Из записок артиста» Щепкина, историческое исследование К. Д. Кавелина «Взгляд на юридический быт древней России», направленное против славянофилов, критический очерк переводчика А. И. Кронеберга «Последние романы Жорж Санд», статья Никитенко «О современном направлении русской литературы», а также «Письмо из Парижа» Анненкова. В качестве бесплатного приложения к № 1 подписчикам были разосланы отдельное издание романа Герцена «Кто виноват?» (хорошая «пилюля» Краевскому!) и роман Жорж Санд «Лукреция Флориани» в переводе того же Кронеберга.
Критический отдел журнала украшали три рецензии Белинского и его статья «Взгляд на русскую литературу 1846 года». В этой статье, носившей открыто программный характер, идейный руководитель журнала твердой рукой определял его литературную политику. Статья была проникнута заботой о необходимости направить русскую литературу по пути реализма, сделать ее подлинным органом общественного самосознания. «Если бы нас спросили, — писал Белинский, — в чем состоит отличительный характер современной русской литературы, мы отвечали бы: в более и более тесном сближении с жизнью, с действительностью, в большей и большей близости к зрелости и возмужалости…»
IX
БУДНИ «СОВРЕМЕННИКА»
Некрасов был прав, когда не слушал тех, кто пророчил провал новому журналу. А пророков было немало: литературные ретрограды взывали к «тени Пушкина» и сокрушались по поводу того, что основанный им журнал теперь станет «орудием щелкоперов»; скептики уверяли, что он не выдержит конкуренции со старыми журналами, обладающими устоявшейся репутацией. Однако вопреки всем предсказаниям успех нового издания был блистательный. В первый же год набралось до двух тысяч подписчиков, а на следующий год их было уже больше трех тысяч, 4 января 1847 года редактор журнала Никитенко записал в своем дневнике: «Вышел первого числа первый номер «Современника» под новой редакцией. Он произвел хорошее впечатление. Отовсюду слышу благоприятные отзывы его тону и направлению».
Тем не менее недоброжелатели не унимались. Они распускали слух о несостоятельности издателей, о недолговечности журнала, о том, что Белинский «исписался». Возникли трудности и посерьезнее: выяснилось, что московская группа литераторов, на которых рассчитывал «Современник», не желает покидать «Отечественные записки», несмотря на обещания, данные Некрасову, несмотря на дружеские отношения с Белинским.
Конечно, немалую роль сыграли здесь старания Краевского. Обеспокоенный неизбежным уменьшением подписки на свой журнал, он начал принимать энергичны? меры. Он не стеснялся даже в официальных кругах намекать на неблагонадежность нынешних руководителей «Современника», от которых он будто бы освободился как от людей «беспокойных» и «опасных». Затем Некрасов узнал о его поездке в Москву, — где Краевский вел переговоры со своими авторами-сотрудниками. Затем он печатно уверял читателей, что сотрудники у него остались прежними, не считаясь с тем, что в «Современник» уже перешли Белинский, Герцен, Некрасов, Панаев (это и обеспечило первый успех журналу).
Получилось, что москвичи Боткин, Грановский, Кавелин, Галахов и другие, согласившись работать на Краевского, сильно подвели «Современник» и тех, кто с жаром начал работать в новом журнале. Но в этом не было ничего удивительного: во-первых, в либерально-западнических кругах предпочитали вероятную умеренность «Отечественных записок» уже известным и пугающим «крайностям» Белинского; во-вторых, в поведении москвичей сказалась та половинчатость, которая свойственна всяким либералам. Эту черту московского кружка тогда же хорошо подметил близкий к нему П. М, Щепкин (один из сыновей артиста). В феврале 1847 года он писал: «Конечно, это люди хорошие, имеют прекрасные убеждения, красноречиво высказывают их, да не всегда поступают согласно этим убеждениям».
Белинский и Некрасов были не на шутку огорчены и раздосадованы этими обстоятельствами. «Я еще понемногу креплюсь, — писал по этому поводу Некрасов, — но Белинский впал в совершенное уныние». И в самом деле — он отправлял в Москву письмо за письмом, полные негодования. Он жаловался Анненкову: «…наши московские друзья-враги теперь торжественно оправдали Краевского и выставили лжецом «Современник». А москвичи оправдывались как могли, но — посылали свои статьи Краевскому, Грановский прямо сказал — если у нас выходят вместо одного — два хороших журнала, то он готов помогать обоим. Что касается до нас, мы думаем иначе», — писал Белинский в Москву, отвечая «всем зараз». «…Если «Отечественные записки» доселе имеют направление, и еще хорошее, это потому, что они еще не успели простыть от жаркой топки, — вы знаете, кем сделанной…» Но надолго этого не хватит, заявлял Белинский.
В другом письме того же времени (конец 1847 года) Белинский еще откровеннее говорит о себе и, что особенно важно, о своем положении в некрасовском журнале, объясняя Старому другу Боткину, насколько дорого для него благополучие и процветание «Современника».«…Помню, наши московские друзья-враги дали нам свои имена и труды, сколько по желанию работать соединенно в одном журнале….столько же и по желанию дать средства к существованию некоему Белинскому». Как же они поступают теперь? Понимают ли они, какие преимущества получил критик в журнале Некрасова? Кажется, он, Белинский, не так много успел сделать для «Современника» в текущем году, но уже забрал вперед ^вои восемь тысяч (по уговору с Некрасовым). Поездка за границу тоже не лишит его платы. На будущий год он получит двенадцать тысяч. Кажется, есть разница в его теперешнем и прежнем положении? Но «та разнице же сводится только к деньгам. Вследствие договоренности с Некрасовым его участие в журнале больше «нравственное», нежели «деятельное». Не Некрасов говорит ему, что он должен делать, а он уведомляет Некрасова о том, что он считает нужным делать. Все эти условия особенно важны для человека опасно больного и измученного. Итог: «Современник» — вся моя надежда, без него я погиб в буквальном, а не в переносном значении этого слова. А между тем мои московские друзья действуют так, как будто решились погубить меня, но не вдруг и не прямо, а помаленьку и косвенным путем, из сострадания к Краевскому».