Выбрать главу

Второй в России политический процесс (после декабристов), имевший прямой целью подавление революционных сил в стране, произвел самое тягостное впечатление на русское общество. Некрасов, всю жизнь помнивший «Петрашевского дело», много лет спустя писал:

Молодежь оно сильно пугнуло, Поседели иные с тех пор, И декабрьским террором пахнуло На людей, переживших террор.
* * *

Обстановка политической реакции поставила некрасовский «Современник» перед лицом тяжелых испытаний. Но это же время оказалось самым подходящим для мракобесов, доносчиков, лжепатриотов. Булгарин словно только и ждал сигнала, чтобы с новой силой наброситься на ненавистные ему журналы, возобновить свои наветы на «Отечественные записки» и «Современник».

Подоспело удобное время, И в комиссию мрачный донос На погибшее блудное племя В три приема доносчик принес, —

вспоминал позднее Некрасов в одной из своих сатир («в три приема», так как донос был слишком велик). Булгарин теперь не называл его иначе, как «отчаянным коммунистом», вопиющим «в пользу революции». Даже Никитенко, только потому, что тот был номинально связан с «Современником», Булгарин характеризовал как опаснейшего человека, подрывающего государственный порядок.

Белинский не упоминался в булгаринских наветах, тем не менее в начале 1848 года критика, уже не встававшего с постели, начали вызывать в Третье отделение. Некрасов и Панаев однажды сидели у больного, когда при них жандарм принес повестку — вызов к генералу Дубельту. Это необычайно взволновало Белинского. Оказывается, «хозяин русской литературы» (так величали Дубельта чиновники-жандармы) желал лично «познакомиться» с известным критиком. Посланный, когда ему сказали, что Белинский болен, заглянул в комнату, чтобы убедиться в этом. Некрасов вспоминал, что после этого поступило распоряжение дважды в день сообщать о состоянии умирающего.

Белинский скончался 26 мая 1848 года. Друзьям было совершенно ясно, и они говорили об этом, что он умер вовремя, ибо участь его была предрешена. Если чтение письма к Гоголю было одним из главных пунктов обвинения, по которому петрашевцев приговаривали «к смертной казни расстрелянием», то какой же кары заслуживал сам автор письма?

Позднее, в поэме «В. Г. Белинский» Некрасов в нескольких строчках запечатлел обстоятельства последних месяцев жизни критика:

Настала грустная пора, И честный сеятель добра Как враг отчизны был отмечен; За ним следили, и тюрьму Враги пророчили ему… Но тут услужливо могила Ему объятья растворила: Замучен жизнью трудовой И постоянной нищетой, Он умер… Помянуть печатно Его не смели…

Имя Белинского надолго сделалось запретным. Несколько скупых строк в отделе «Смесь» («Современник», 1848, № 6) — это все, чем Некрасову удалось почтить память учителя. Лишь много позже он создал в своих стихах его незабываемый образ.

Попытки Булгарина и других рептильных литераторов очернить «Современник» в глазах правительства сделали свое дело. Был создан специальный комитет во главе с князем А. С. Меньшиковым. Первое время его деятельность была незаметна и казалась таинственной, но вскоре выяснилось, что он учрежден по царскому повелению для изучения современной литературы и, как говорит Никитенко, «для выработки мер обуздания ее на будущее время».

Результаты обследования «Современника» были неутешительны. Комитет нашел, что журнал в некоторых своих материалах проповедует учение коммунизма и даже революцию (имелись в виду некоторые статьи Белинского и Герцена). Никитенко был вызван в Третье отделение. Ему сделали внушение и по высочайшему повелению заставили дать подписку в том, что впредь направление журнала будет «совершенно согласно с видами правительства». После этого перепуганный Никитенко решил отказаться от трудной и опасной работы для «Современника». С апреля 1848-го редактором был временно утвержден Иван Иванович Панаев.

Цензурные преследования «Современника» усиливались. Внезапно был запрещен уже пропущенный цензурой «Иллюстрированный альманах», обещанный в качестве премии годовым подписчикам журнала. Некрасов потратил много сил на подготовку альманаха, по типу и по содержанию напоминавшего «Петербургский сборник». В нем были помещены произведения Достоевского, Панаева, Дружинина, Гребенки, Даля, автобиографический роман Панаевой «Семейство Тальниковых», многочисленные иллюстрации и карикатуры лучших художников. Большая, интересная книга уже вышла из печати, но была уничтожена, никто толком даже не знал почему. Подписчики, конечно, сочли себя обманутыми.

Кроме «меньшиковского» комитета для «высшего» надзора за литературой и цензурой был учрежден секретный, так называемый комитет «2 апреля» под председательством известного мракобеса Д. П. Бутурлина. Это был тот самый

Палач науки Бутурлин, Который, не жалея груди, Беснуясь, повторял одно: «Закройте университеты, И будет зло пресечено!..» (О муж бессмертный! не воспеты Еще никем твои слова, Но твердо помнит их молва!..)

Эти стихи Некрасов писал, когда «мрачное семилетие» было уже позади (хотя напечатать их все равно было невозможно); но тогда, в 1848 году, Бутурлин был облечен полномочиями диктатора. И Некрасову скоро пришлось познакомиться с деятельностью бутурлинского комитета.

Ходили упорные слухи о предстоящем запрещении «Современника». Николай I лично утвердил заключение комитета о неблагонамеренном направлении журнала и приказал сделать редакторам строгое внушение. В эти дни они, по словам Панаевой, каждую минуту ждали ночного посещения жандармов. Оказалось, что, помимо недовольства общим направлением журнала, гнев бутурлинского комитета и самого царя вызвала незначительная на первый взгляд рецензия на учебник истории С. Смарагдова, напечатанная в «Современнике» (1849, № 10); в ней отыскались несколько слов, истолкованных как намек на немыслимую суровость цензурного режима. В действительности так оно и было. Эти слова, написанные, вероятно, Некрасовым, не имели никакого отношения к учебнику, но конечно, не случайно попали в текст рецензии: редакция, запрятав их в самое незаметное место, надеялась, что только внимательный читатель обнаружит то, что как раз для него и предназначалось: