В магазинах — суета и оживление. Корзины с вином, закусочную снедь, коробки сладостей выносят приказчики и складывают в коляски покупателей или, взгромоздив тяжелый сверток на голову, рысцой бегут по адресу, указанному в записочке. Модистки с огромными картонками мчатся на извозчиках во все концы города. Новый год стоит у порога!
Некрасов накануне нового года получил приглашение на обед к Тургеневу. Иван Иванович, тоже получивший приглашение, говорил, что готовится что-то грандиозное, что вина для обеда выписаны из-за границы, что купец Елисеев по специальному заказу тургеневского Захара уже несколько недель тому назад послал требования своим заграничным поставщикам.
— Захар покажет пример истинного искусства кулинарии, — говорил Иван Иванович. — Будьте уверены, что обед окажется отменным.
Захар был важной персоной в хозяйстве Тургенева. Этот гений кулинарии долгое время был крепостным у какого-то невероятно жестокого помещика. Тургенев выкупил Захара, хотел дать ему вольную, но тот отказался и преданно служил новому владыке. Тургенев чрезвычайно гордился своим поваром, и имя Захара с почтением произносили все приятели знаменитого литератора.
На обед были приглашены многие литературные известности: поэт Полонский, Дружинин, Боткин, Анненков и Никитенко. Никитенко — профессор Петербургского университета, давний деятель цензуры, человек близко знакомый всем литераторам, сейчас представлял особый интерес для писательских кругов; ходили слухи, что его прочат в новый литературный комитет, который правительство собиралось организовать для «упорядоченья» прессы.
Когда Некрасов с Панаевым приехали, все были уже в сборе. Небольшая квартира Тургенева, ярко освещенная, теплая и уютная, показалась им особенно приветливой после темной, сырой и холодной улицы. Тургенев встретил их в передней. Он был одет как для великосветского приема, сиял белизной своей седой гривы и широкой улыбкой радушного хозяина.
— Опаздываете, друзья мои, — говорил он укоризненно, — Захар не простит вам этого, — произведения его искусства могут пострадать от вашей неаккуратности.
Панаев быстро осмотрел туалет Тургенева и подумал, что сам он, пожалуй, оделся небрежно для такого торжественного случая, — хороший костюм был одной из маленьких слабостей Ивана Ивановича.
Обед, действительно, был роскошный. Захар, ослепительный в белоснежных колпаке и блузе, сам подавал уху из стерлядей и, священнодействуя, разлил ее по тарелкам. Прозрачный пар поднялся над столом и обдал гостей тонким и нежным ароматом.
— Нектар! — заявил Анненков, отведав первую ложку. — Нектар! — повторил он, протягивая руку за кулебякой.
Первое время за столом было тихо. Тургенев внимательным хозяйским оком следил за тем, чтобы гости не пропустили ни одного блюда. Он руководил обедом с серьезностью жреца, и кушанья и вина сменялись одно за другим, составляя гармоничное целое. Боткин потихоньку расстегнул нижнюю пуговицу жилета, чопорный Дружинин раскраснелся и слегка вспотел, Панаев восторженно приветствовал каждое новое блюдо, даже сухой, педантичный Никитенко оживился. Только Некрасов был мрачен и молчалив. Ему было не по себе, и сегодняшний обед казался ему тризной, поминками на чьих-то похоронах. Он не мог заставить себя есть и уже поймал несколько недовольных взглядов Тургенева. Странно, он чувствовал себя чужим в этой когда-то близкой ему компании и с тоской думал, что лучше было бы, пожалуй, сегодня не приходить сюда.
За столом стало оживленно. Дружинин произнес несколько тостов, Боткин рассказывал что-то Никитенке, Полонский требовал, чтобы в столовую вызвали повара.
— Ваш Захар, действительно, волшебник, — говорил он. — Позвольте произнести ему хвалебную речь.
Тургенев велел позвать Захара, и тот со спокойным достоинством принял произнесенные хором комплименты. Тургенев сиял, пожалуй, куда больше, чем он.
Подняться из-за стола было не легко. Тургенев предложил гостям выпить «для освеженья» коньяку и занять место на «самосоне», радушно распахнувшем свои широкие объятья. Некрасов подвинул к печке кресло и сел там, немного в стороне, в углу, куда не попадал свет затененной абажуром лампы. Он закурил и молча вслушивался в то, что говорил Никитенко. Тот рассказывал, какие претензии имеет к литературе правительство.