- Я… мне…, - он отвернулся, гоняя невесть с каких пор уцелевшей кочергой в печи поленья, - Словом, я не…
- Я беременна…, - прервала она его и улыбнулась еще шире.
- Беременна? – тупо переспросил он, тут же позабыв про свое маленькое приключение в чужой постели…
- Другого объяснения нет! – Анка, кряхтя и охая, перебралась к нему на пол и уселась рядом, протягивая озябшие руки к огню, - До меня только вчера, наконец, дошло.
Макс невольно отодвинулся, не в силах выдерживать ее запах, но постарался обставить это так, будто всего лишь подпускает ее ближе к огню.
- Ты шутишь?
- Я думала, что это болезнь. Нет менструаций, общая вялость, тошнота, отсутствие аппетита, тремор, отеки… А вчера я почувствовала! И сразу все встало на свои места! Это всего лишь токсикоз!
- Что… почувствовала? – Макс отодвинулся еще дальше, разглядывая ее отекшее, с заострившимся носом и, одновременно, мясистыми, тяжелыми подглазьями лицо.
- Движение! Он двигается. Ребенок! И тогда я вспомнила Ленку Федотову. Помнишь ее?
Макс кивнул, хотя никакую Федотову он не помнил. Анка кивнула в ответ.
- Она всю беременность – от первого до последнего дня – мучилась от страшнейшего токсикоза. Девять месяцев ходила с баночкой, пуская в нее слюни, без конца блевала и не могла есть. Вплоть до того, что в третьем триместре ее госпитализировали и кормили исключительно капельницей. Родила здорового малыша. Он уже в школу ходит. Помнишь?
Макс снова кивнул.
- Здесь, конечно, нет питательных растворов, а капельница… Словом, я сегодня заставила себя поесть. И меня не вырвало! Да, психосоматика, скажешь, но… Ты мне не веришь?
Макс ошарашенно глядел на ее возбужденное лицо и не знал, кивнуть ему или покачать головой. И то, и другое будет отрицательным ответом.
- Как это могло произойти? Ты помнишь, когда мы в последний раз спали?
- Смутно, но…
А вот Макс прекрасно помнил ту суетливую возню в спальнике. Сдавленное хихиканье, полузадушенный шепот, чтобы не разбудить Лёню.
- Я был в презервативе…, - произнес он, не зная, что еще сказать.
Анка нахмурилась.
- Хочешь сказать, я этого ребенка нагуляла?
Максим сглотнул, притянул ее к себе, погрузившись в зловонное, тухлое облако. Интересно, Ленка Федотова воняла так же во время своего токсикоза?
- Нет, что ты… Я хочу сказать, что ты заблуждаешься. Ребенка не может быть. У меня был презерватив и….
Анка уцепилась за его запястье холодными, отекшими пальцами и, сунув его руку в складки одеяла, приложила к своему животу.
Секунда… две… три… Что-то заворочалось под его ладонью. Макс никогда не трогал живот беременной женщины, но сразу понял - что-то здесь не так. Животик едва наметился, что в принципе соответствовало сроку. Но он не знал, достаточный ли это срок, чтобы чувствовать извне движения плода. Да и «движения» были странными. Он не чувствовал выпирающей упругости, живот был раздутый, но мягкий, как наполненный водой воздушный шарик. Это, скорее, походило на расстройство желудка. Бурление кишечных газов – не более того… На ее месте он сходил бы как следует пробздеться и выбросил эту чушь с беременностью из головы…
- Значит, твой презерватив порвался, только и всего, - ответила она и, к его облегчению, отпустила руку.
- Получается, что так…, - вяло пробормотал он и едва удержался, чтобы не вытереть ладонь о штанину.
- Ты рад?
Макс кивнул. Он видел, что спорить сейчас не имеет смысла.
- Я тоже рада. Хоть что-то хорошее вышло из этой истории. Назовем его Робинзоном! – Анка расхохоталась, блеснув пожелтевшими и какими-то заплесневелыми зубами, - а если девчонка, то будет Шиной!
- Шиной?...
- Королева джунглей! – Она с ободряющей улыбкой поглядела на него и вдруг мягко продолжила совершенно нормальным, родным, тоном, - От тебя пахнет алкоголем. Не получилось?
- Я… к Степану зашел по дороге. Заговорились. Я еще не закончил. Пару дней и…
Она его не слушала, мягко улыбаясь уже собственным мыслям, далеким и от Степана, и от самого Макса.
- Или Бенедикт… Так можно назвать и мальчика, и девочку.
- Почему Бенедикт? – рассеянно спросил Макс и поднялся. Что-то забрезжило на периферии памяти. Так бывает, когда внезапно вылетевшее из головы слово зудливо вертится на языке.
- Какой же ты темный, Мася… Бенедикт – это святой отшельник, основатель первого монашеского ордена в Европе… Он…
Макс не слушал. Забытое воспоминание вдруг щелчком скакнуло в мозг, но облегчения не принесло. Он вспомнил, что мимоходом говорил Егор в тот чудовищный день: