Люцик, чувствуя мою решимость, спрыгнул с моего капюшона и скрытно начал двигаться в тени, готовый к прыжку в любой момент. Я бросился вперед, рубя и коля. Меч становился продолжением моей воли, каждый удар точен и смертоносен. Один за другим падали балахоны, их кровь смешивалась с той, что уже покрывала алтарь и пол. Однако моя ярость не осталась незамеченной. Внезапно, как из самой тьмы, из боковых проходов появились ещё десяток балахонов. Они двигались быстрее, чем те, кого я уже уничтожил, и в их действиях чувствовалась злоба, направленная именно на меня.
Они окружили меня, как стая волков, жадно ждущих, когда их добыча допустит ошибку. Один из них кинулся на меня, но я уклонился, проведя молниеносный удар, который разрезал его грудь. Однако следующие два напали одновременно — один схватил меня за руку, пытаясь выбить меч, а другой направил на меня черное заклинание. Я едва успел вскрикнуть и активировать свой магический щит, который поглотил часть вражеской магии, но не полностью. Ожог на плече пронзил меня болью, но я стиснул зубы, отвечая быстрым контратакующим ударом, который срубил голову противнику, что стоял ближе всего.
Их атаки не прекращались, как волна за волной, они набрасывались на меня, но я удерживал позицию, отражая удары и разрезая их тела, как мог. Но силы начинали иссякать. Один из балахонов сумел ударить меня по спине, заставив вздрогнуть от боли. Я понял, что просто меча и силы воли недостаточно. Я призвал магию, чувствуя, как древние слова заклинаний пульсируют в моей крови. Моё тело окутала пелена огня, и каждый, кто пытался приблизиться, горел в этом пламени. Однако и эта магия давалась мне нелегко, забирая остатки энергии.
Собрав последние силы, я поднял руку, произнес заклинание и метнул огненный шар прямо в центр группы врагов. Вспышка озарила пещеру, ослепив на мгновение, и несколько балахонов рухнули, превратившись в горящие факелы. Оставшиеся двое, видимо, поняв, что противник сильнее, отступили, но я не дал им этого сделать. Я метнулся к ним, разя мечом и добивая, пока они не упали на колени передо мной, истекая кровью и прося пощады.
"Вы останетесь в живых только до тех пор, пока мне это будет нужно", — хрипло произнес я, хватая одного из них за воротник и притягивая к себе. Его напарник тоже был без сил, склонив голову, и я, не дожидаясь, пока они соберутся с духом, связал их. Люцик, почуяв облегчение, вновь вернулся ко мне, его алые глаза следили за происходящим с мудростью.
Остальные балахоны, что продолжали свои самоистязания, уже не представляли угрозы. Их безумие взяло верх, и, потеряв связь с реальностью, они продолжали резать себя, истекая кровью. Я подошел к каждому из них и, без капли жалости, одним точным ударом завершал их агонию. Эти создания уже давно потеряли право называться живыми. Кровь текла по полу, и пещера, казалось, на мгновение успокоилась, словно само место признало мою победу.
Сделав последний шаг к алтарю, я откинул кинжал, валявшийся на его поверхности, и вдохнул глубоко. Битва завершилась, но я знал, что это была лишь первая часть моего пути. Теперь, с пленниками на буксире и Люциком рядом, мне предстояло выяснить, какие тайны хранят эти существа и зачем они так яростно защищали это проклятое место.
Мы оказались далеко от пещеры, у кромки древнего леса, где густая трава была сминаема моими шагами. Я выбрал место, где ни одна живая душа не потревожит нас, пока мы разберемся с пленными. Солнце клонилось к закату, и оранжевый свет окрашивал деревья в огненные цвета, однако холодный ветер, несший с собой запах разложения, не давал забыть о том, что этот мир уже давно испорчен. Я бросил пленников на землю, наблюдая, как они беспомощно извивались в своих путах.
Люцик сидел рядом, его взгляд был полон зловещей мудрости, и я знал, что он прекрасно понимает, что нас ждет впереди. Я подошел к одному из пленников и наклонился, приблизив его лицо к своему. Его глаза были полны страха, но он упрямо молчал. Я достал кинжал и начал медленно проводить острием по его руке, оставляя тонкие, кровоточащие порезы. Его крики эхом разносились по лесу, но он все еще сопротивлялся, лишь шепча молитвы своему богу, надеясь на спасение.