Я пару раз на корпоративах встречал Лидию Габрилович, и этих немногих встреч с лихвой хватило для понимания, что успех моему боссу достался непомерно дорогой ценой: Лидия вполне способна распугать гей-парад, наряд ОМОНа и шабаш сатанистов. Сам я предпочёл бы мести улицы и рыться в мусорных баках, чем лечь в постель с супругой Викентия, отличающейся к тому же нравом истеричной ведьмы.
Но тут уж каждый выбирает сам.
Однако я предполагал, что до скандала в благородном семействе не дойдёт: несмотря на вздорный нрав и поистине замечательное уродство, мне все же показалось, что у Лидии Яковлевны голова на месте, и она не променяет ветреного красавца-мужа на долю брошенки. Да и Габрилович, когда придёт в себя, вполне способен выйти сухим из воды. Чай, не в первый раз. Ведь ещё классик заметил, что кот, когда ходит налево, всегда хорошо рассказывает сказки.
4 марта. 7.40
Весна пришла, хотя бы календарная, но на улице холодно, слякотно и мерзко. Но не это самое обидное. Самое обидное это когда с утра уходишь на работу, сонный, невыспавшийся, оборачиваешься у двери, чтоб посмотреть, все ли в порядке, и видишь, как Гай Фелицианус уже дрыхнет на твоей кровати, уютно устроившись на теплом одеяле, раскинув по сторонам мягкий хвост и пушистые лапки.
А на работе меня по поводу последних дней Риты опросил полицейский. Меня спросили, почему покойная написала в записке о предательстве самых дорогих людей? Кто они? Кто её предал? Я был кристально честен. Сказал, что ничего не знаю. Моих коллег тоже опросили — после чего служитель закона покинул помещение. Обстановка в конторе резко изменилась: никто не сказал ни слова о пассии шефа, все недоумевали и ссылались на неуравновешенность покойной. Объяснение тому простое: военная операция, на дворе кризис, босс, каким бы свинтусом ни был, всё равно останется у руля, Риту не воскресишь, и, вообще, чего сплетничать-то?
Походя похвалили и мой некролог. Очень душевно. И никто не удивился, как быстро он был написан.
6 марта. 11.00
… Когда я был молод, слово «жопа» обозначало нижнюю часть спины. Но люди способны извратить любое, самое приличное понятие до неузнаваемости, к тому же язык постоянно обогащается новыми понятиями, слова приобретают новые смыслы. Обогатилась и жопа, самая многофункциональная часть тела. Кроме основного предназначения, в неё посылают недругов, ею думают, через неё принимают решения и работают, на неё ищут приключения, а когда находят, в ней же и сидят. Но и это не всё. Сегодня «жопа» стала обозначать ещё и событие. Словами же «полная жопа» именуется целый комплекс эпохальных и судьбоносных явлений.
И именно она, «полная жопа», имела место в последние дни в нашем офисе.
Мой шеф не улетел во вторник в Москву. Викентия обнаружили ночью около его дома с разбитым затылком. Признаюсь, услышав об этом, был несколько удивлён. Судя по сплетням и шепоткам, удар был нанесён то ли пятым разводным ключом то ли ломиком. Я почему-то заподозрил Фирсова, подумав, что ему могла нравиться Рита, и он решил свести счёты с её обидчиком, но Фирсов уже второй день торчал в соседнем регионе на журналистском форуме с двумя нашими коллегами. Поразмыслив, я решил, что нападение могло быть связано с чем угодно: от лямуров шефа и мести оскорблённого мужа до непростой депутатской деятельности моего начальника.
Из больницы приходили обнадёживающие известия: неважно — мститель или конкурент, но покушавшийся не добился своей цели: босс был жив и поправлялся. Супруга проплатила его лечение по первому разряду, и когда мои коллеги появились в палате Викентия с яблоками и бананами, им стало стыдно за скромность своего приношения: стол ломился от роскошных деликатесов — от чёрной икры до раковых шеек.
Однако последующие дни изменили радужную картину выздоровления: Викентия нашли не сразу, он пролежал на талом снегу ночью около получаса, и на фоне имевшегося у босса сахарного диабета возникли проблемы с глазами и ногами. Неделю спустя Викентия перевезли в крупный региональный центр на операцию, и коллеги сплетничали, что дело очень серьёзно, говорили о воспалении роговицы, помутнении хрусталика обоих глаз и возможной ампутации ноги. Я методично передавал вечерами эти сплетни Гаю Фелицианусу, но тот ничуть не был ими взволнован и не потерял аппетита.
Я тоже.
10 марта. 10.50
«Полиция скоро будет чувствовать себя у нас, как дома», — ядовито заметила сегодня с утра Татьяна Павловна, и хоть я редко соглашаюсь с бухгалтершей, на сей раз она была, безусловно, права. К нам снова пришли двое — расспросить, как я полагал, о нападении на Викентия. О самоубийстве Латыниной никто не задавал никаких вопросов, но настойчиво любопытствовали, известно ли кому-нибудь в конторе о её связях с мужчинами. Мужчин у нас всего семеро, включая двух пенсионеров — наборщика и водителя шефа. В чистом остатке были Марк Легостаев, то есть я, Шурик Фирсов, Боря Кардаилов, Борис Вейсман и мой шеф, Викентий Габрилович.
Во избежание дурных повторных расспросов я был предельно откровенен.
— Я почти не знал Маргариту Латынину, но так как она жила на улице Доватора, я иногда подвозил ее. Сам я живу за городом. У меня дома она никогда не была, а я никогда не заходил к ней. В офисе мы встречались только по делу, я редактирую материалы журналистов и иногда говорил с ней по поводу тех или иных исправлений.
— У неё ни с кем из коллег не было романа?
Я ответил, что этого не знаю.
— А вам она нравилась?
Я с улыбкой сообщил, что в нашей конторе дюжина женщин, от двадцати двух до пятидесяти пяти, но это не повод заводить служебные романы. Видимо, у них уже имелись показания наших девиц, подтверждавших мои слова. Я ожидал вопроса об иных склонностях, непременно приходящего в квадратные головы таких людей, когда они узнают об отсутствии у вас связей с женщинами, но мне его не задали. Просто спросили о Фирсове, Кардаилове Вейсмане и Габриловиче. Я не стал ничего скрывать и ответил, что Фирсов и Кардаилов — способные журналисты, Вейсман — брокер в соседнем подразделении, а Габрилович — опытный руководитель.
Они вскоре удалились, по счастью, не успев надоесть. Пользуясь отсутствием шефа, половина конторы рассосалась по своим делам. Кто-то обсуждал последние новости, кто-то рассказывал приснившийся сон о смерче в нашем офисе. Вейсман выглядел почему-то так, словно не спал три дня. Никто не работал, только зам. шефа Лидия Трифонова безуспешно напоминала всем, что время рабочее, и день завтра газетный. Я знал это, но не отреагировал.
Лень в нашей конторе — не грех, а совершенно необходимое метафизическое средство нейтрализации кипучей энергии руководящих дураков.
13 марта. 8.30.
Я раскрыл глаза и увидел, что утренний свет уже пробрался в щели оконной портьеры и лежал на подушке. Этой ночью мне снова приснился Сон. Я называю его именно так, с прописной, не потому что в нём есть что-то удивительное, просто он постоянно повторяется. Я видел его не менее десяти раз.
Мне снится улица в незнакомом городе. Я подхожу к дому, помпезному, старой постройки, давно уже нуждающемуся в ремонте. Захожу в подъезд, уверенно позвякивая ключами, поднимаюсь, кажется, на четвёртый этаж. Открываю дверь с хозяйской небрежностью. У квартиры, с высокими потолками и лепниной, с анфиладой огромных комнат, набитых тяжёлой старинной мебелью, нежилой вид, точно я не был здесь многие годы. Тем не менее, я уверен, что это моя квартира, и я когда-нибудь вселюсь в неё. Во сне я обязательно прохожу по всем комнатам и планирую, какую мебель вынесу отсюда, и как расставлю оставшуюся. Квартира всегда кажется мне желанной, но слишком большой. Потом я просыпаюсь.