Так было и на сей раз. Я снова миновал прихожую, по которой впору было ездить на велосипеде, прошёл по анфиладе залов, заглянул в две ванные. Квартира требовала ремонта. Обои в комнатах местами выгорели, казались блеклыми, а в ванной проржавели трубы. Я непременно наведу здесь порядок, подумал я и проснулся.
Я не мастер разгадывать сны, да и не до снов мне, признаться. В конторе у нас настоящий сумбур. Дело в том, что мой дорогой шеф, пока была надежда на его выздоровление, упорно твердил следователям, что не знает, кто мог напасть на него, что он абсолютно никого не видел у подъезда и просто ощутил удар по затылку, а после ничего не помнил.
Как я теперь понимаю, он полагал, что, поправившись, сможет сам разобраться с нападавшим. Однако после ампутации обеих ступней и нескольких операций на глазах, что-то случилось с его памятью, и он неожиданно припомнил, что напавший на него мерзавец, хоть и подскочил сзади и в темноте, тем не менее, кое-что проронил. Просто из-за обморока Викентий это на некоторое время забыл, а потом вспомнил, что покушавшийся обозвал его нецензурно и припомнил именно Риту. Впрочем, не буду хулить больного. Может, и вправду вспомнил?
Таким образом, подозрения локализовались на нашей конторе. Латынина не имела братьев, и попытаться отмстить за неё мог только тот, кто знал ситуацию. Следовательно, это был мой сослуживец.
Собственно, меня это не коснулось: Габрилович твёрдо сказал, что слышал не мой голос, к тому же показал, что незадолго до нападения был у меня. Машины во дворе моего дома не было, значит, она была в гараже, он же сразу после разговора со мной по пустой трассе поехал к себе, и как раз у подъезда его поджидали. Я не мог опередить его.
Я чуть не прослезился. Подобное заявление было удивительной любезностью со стороны шефа. Разборки и выяснения, где я был и что делал вечером в понедельник, отняли бы у меня много времени. Но остальные? Подозревать двух наших пенсионеров — верстальщика Романа Витензона или водителя шефа Мишу Докучаева? Смешно. Но тогда оставались Шурик Фирсов, который был на форуме в Ставрополе, и Борис Кардаилов, обременённый тремя детьми, профсоюзный бог, массовик-затейник, не дурак выпить и закусить, к тому же — постоянный прилипала шефа. Зачем ему калечить Габриловича? И наконец, Борис Вейсман. Ему-то что за дело до Риты, чтобы мстить за неё?
14.00
Наконец-то. Господи, наконец-то! Ты сжалился надо мной, несчастным, наполнив меня Своим одухотворяющим дыханием! Теперь в зеркале я не похож на манекен: мечтательно улыбаюсь и обретаю дивное благодушие. Я позабыл сказать — я вообще-то писатель, в некотором роде Мастер без Маргариты, которую мне вполне заменяет Гай Фелицианус.
Сегодня меня наконец озарило. Месяц кошмара без писанины, хандра и сплин, — теперь вспоминаются смутно, отодвигаясь по шкале времени в туманные дали. Дух отрицания на службе галлюцинаций, беспочвенные тревоги, сумеречные гримасы, неврозы, путаные цепочки рассуждений, по которым пропускают затравленную логику, злые суждения и мизантропия, мрак, жуть и заупокойные молитвы, — всё это кончается как по волшебству.
Теперь мне подлинно жаль бедняжку Маргариту, мой босс кажется законченной свиньёй, а я сам себе — бесчувственной скотиной. А это значит, что я снова различаю добро и зло, я снова оживаю.
Вообще, идея нового романа приходит неожиданно, сваливаясь на голову как внезапный ливень, и она, как не парадоксально, снова выталкивает меня из мира людей, но погружает не в пустоту, а в дивный мир иллюзий. Погружение тоже, в общем-то, иллюзорное, но я откровенно счастлив.
Я открываю чистый лист на мониторе. Наконец-то. Как я обожаю его, блаженное томление духа, знакомый трепет в пальцах, ощущение полёта и силы... Die selige Sehensucht, святое вдохновение! Я снова обуян Божественным Духом, его дыхание струится через меня и одухотворяет! Гай Фелицианус смотрит на меня загадочными золотисто-зелёными глазами и умиротворённо мурлычет, помахивая в разные стороны кончиком чёрного хвоста.
Я не пишу о современности. Моё время кажется мне серым потопом пошлости, поглотившим изысканность. Это время одинаковых стандартных одежд, одинаковых стандартных желаний и одинаковых стандартных людей. Даже грехи странно стандартизировались. Где чудаки, склонные к изучению необычных наук, где ценители старины, изощрённые циники и адепты черных искусств? А ведь как хочется великолепных цитат, восковых свечей в тяжёлых бронзовых шандалах, филигранных стихов с оттенком эпикурейства, изысканных украшений из чёрного турмалина на тонких женских запястьях, страстного культа красоты или хотя бы презрения к предрассудкам и ненасытности в наслаждениях...
А что вместо них? Дурацкие гешефты Вейсманов, пустые сплетни и нелепые трагедии из-за пустых званий? Прочь отсюда! И я ухожу в Рим, хранилище картин и статуй, город Августа и Нерона, город кардинальских вилл и ветхих монастырей, в Париж — с его смешением суеты и вечности, в чопорную викторианскую Англию с крепкими сигарами и неразбавленным виски, с её пуритански-целомудренными вырезами на платьях дам и тайными блудными пороками... Там, в моей иллюзии, проступит моя жажда изысканности и красоты, вечности и её сакрального смысла...
…Пальцы торопливо бегают по клавиатуре, опережая порой помыслы, творя причудливые миры. Я ещё не знаю, что выйдет в итоге, но процесс творения сам по себе сладостен. Мне забавно наблюдать, как мои мысли меняют обличье, как искажаются мои суждения в чужих устах, как сползает маска героя с моего наглого, высокомерного лица…
Я всегда пишу с улыбкой.
23.50.
… Звонок взорвал тишину. Будь все проклято. Я не взял телефон даже после трех звонков и тут ощутил, насколько затекли ноги. Скоро полночь. В отличие от других, не умею работать ночью. Остановимся до завтра.
14 марта. 01.10
… Видит Бог, я редко раздражаюсь, но всему есть передел. Звонить в час ночи?! Я уже сплю, на моей согнутой руке мирно покоится Гай Фелицианус. Рука затекла, но я не хотел тревожить ночной покой кота. Однако кто-то бессовестно потревожил мой. Я с трудом поднял голову, разомкнул глаза и увидел, что оставил телефон на тумбочке. Экран вспыхивал, и ночную тишину разрывала кельтская мелодия.
Я поставил её на телефон сам, она обычно мне нравилась. Но не в час ночи. Ирэн совершенно обнаглела. Надо отправить её в игнор, озлобленно подумал я. Вот проснусь утром и сразу отправлю! На этой мстительной мысли телефон умолк.
Я снова откинулся на подушку, но Гай Фелицианус уже проснулся, соскочил с постели и исчез в темноте коридора. Я никогда не ищу чёрного кота в потёмках: Конфуций давно объяснил мне, что занятие это глупое и убыточное. Сам придёт. Я прикрыл глаза и вытянулся, надеясь уснуть. Телефон зазвонил снова. Я вздрогнул. Мелодия была маршем наполеоновских времен. Так я пометил звонки с работы. Но Ирэн с работы звонить не могла. Выходит, кто-то ищет меня по всем моим номерам? Я понял, что сон испорчен безнадежно, поднялся и взял умолкнувший уже телефон.