Следом за полем с ангаром располагалась круглая арена, где сейчас столпилось множество учеников, среди которых легко угадывались костюмы профессоров. Эсон подметил эту деталь еще во время завтрака, — одежда каждого профессора была уникальной, хотя и выполнена в единой фиолетово-белой палитре. Одни предпочитали носить робу и платья, другие брюки или даже шорты. Рубахи, жилеты, куртки — одинаковой одежды молодой некромант не заметил ни на ком из присутствующих, даже когда прошел через всю толпу к круглой арене.
Как и все остальные поля для тренировок, арена была окружена невысоким деревянным забором, состоящим из редких вертикальных опор, на которых висели два ряда тонких бревен.
— Дамы и господа! Ученики и профессора! — над ареной прогремел голос Кармела. — Сегодня я представляю вам нового профессора нашей Белой Академии! Профессора Эсона! Как вы все знаете, некоторый из моих учеников требовали специального преподавателя, который будет в состоянии обучить детей не получивших [класс]. И вряд ли нашелся бы более подходящий кандидат, чем профессор лишенный [класса].
По арене разнесся недовольный гомон сотен голосов.
— Вы действительно притащили сюда бессильного? — выкрикнул кто-то из толпы. — Не верю!
— Сегодня мы здесь собрались, чтобы вы сами убедились в компетентности вашего нового коллеги! — радостно ответил Кармел, который, казалось, только и ждал этого вопроса.
Толстый ректор нашел в толпе Эсона и вместе с новым профессором вышел на арену. За Кармелом проследовал еще один мужчина, высокий худой в длинной серой робе он держал в руках небольшой белесый шар, внутри которого медленно пульсировали сотни желтых искр.
— Профессор Эсон, — вежливо обратился к некроманту Кармел, — будьте добры подтвердить ваш класс при всех.
Растерявшийся на мгновение парень недовольно вздохнул и положил руку на белесый шар.
Когда на деревню опустились холода, прошло уже четыре месяца со дня пропажи родителей Эсона. Мальчик все еще горевал, но уже отчетливо осознавал, что до момента встречи с ними, ему предстоит следить за домом, а впереди предстояла длинная зима, которую он, как и некоторые обитатели деревни в прошлые годы, мог не пережить.
Даже если надеяться, что запасов еды хватит на зиму, без дров Эсон попросту замерзнет насмерть. Благо, деревню со всех сторон окружали вековые деревья, а в глубине густого хвойного леса всегда можно найти валежник. В лес вело лишь две дороги, одна шла к главному пути и позволяла добраться до столицы. Именно по ней, казалось, вечность назад, уехали родители Эсона. Даже смотреть в сторону главного пути мальчик не мог, — боль и ужас захлестывали его волной всякий раз, когда Эсон даже случайно смотрел в ту сторону.
С противоположной стороны прямо посреди густого мрачного леса, куда даже зимой не попадал ни один лучик света, начинались невысокие горы, а возле них располагалась заброшенная угольная шахта. Поколения назад первые рабочие предпочли поселиться немного дальше от шахты, на случай, если в ней появятся монстры, потому им потребовалась узкая петляющая в темноте леса дорожка. Сейчас в шахте не было угля, и дорога к ней заросла высокими травами и молодыми деревцами. Поговаривали, что в один момент там появились ужасные монстры. Эсон никогда не слышал от своего отца о работе на шахте, а деда и вовсе не знал — сколько он себя помнил, мама и папа были его единственными родственниками. Потому все, что он знал о шахте, строилось на слухах и историях его знакомых. Единственное, на чем сходились все — сейчас шахта была мертва, и туда никто не ходил.
Путь к шахте шел через действительно густые дебри, пройдя всего сотню шагов, Эсон понял, что едва в состоянии определить направление, по которому ему нужно возвращаться в деревню. Пройдя около часа и лениво собирая некрупные сухие ветки, Эсон оказался в самой глубине мрачного темного лесу, где было сложно разглядеть даже силуэты деревьев дальше вытянутой руки. Дальше идти было нельзя — даже просто разобрать, где находишься, было сложно. Смирившись, что ни одного поваленного дерева он так и не встретил, мальчик развернулся и побрел ровно той же дорогой, которой оказался здесь. Но светлее не стало ни спустя пятнадцать минут, ни через тридцать, ни даже через час. Холодок пробежал по спине — паника медленно поднималась из глубин сознания, окутывая разум чувством одиночества и безысходности. Эсон обернулся, пытаясь увидеть хоть одно светлое пятнышко, повернулся снова, но перед глазами стояла густая, почти осязаемая серая мгла, в которой растворился весь мир. Чувство ужаса росло, неизбежно приближая момент отчаяния, за которым последует истерика. «Восстановление разума», — прошептал Эсон.