— Разрешите войти? — Эсон осторожно постучал в дверь.
Прогнившие доски едва не проломились от легкого удара костяшками пальцев.
— Проваливайте! — довольно грубо ответила женщина.
— Даже если у нас есть лекарство? — поинтересовалась Банья.
В комнате послышалось недовольное бормотание, разобрать которое было невозможно. Через минуту дверь открылась, и в проеме показался укутанный в тряпки силуэт.
— Чего вам? — буркнула хозяйка таверны.
— Мы можем вас вылечить, — как можно более вежливо постаралась сказать девушка-алхимик.
— Вы опоздали, — все также злобно прошипел укутанный в тряпье силуэт. — Он обещал, что вы справитесь вовремя, но вы опоздали.
— Оп... — Эсон с трудом заставил себя замолчать, чтобы избежать ненужного сейчас вопроса, — отнюдь, мы все еще можем успеть.
— Ну идем, — холодно ответила хозяйка таверны.
Ее комната напоминала хлев со сгнившей соломой. В то время как остальные помещения конюшен были в запустении, они обветшали лишь из-за отсутствия рабочих рук, то здесь прогнило буквально все. Темные, почти черные, стены буквально сочились гнилью, которая стекала на пол, собиралась в мерзкие густые лужицы, которые медленно впитывались такими же темными досками, источая удушающий смрад. Находиться здесь было невыносимо, даже просто дышать было нечем. От зловония в комнате начинала кружиться голова. Казалось, еще немного, и тусклые желтоватые отсверки медленно пульсирующих светящихся камней померкнут, оставив комнату во тьме, липкой, вязкой, текущей по телу своими обжигающими струями гнили.
— Вы живете в разломе? — Банья прижалась к молодому профессору.
— Он сказал, что здесь будет лучше.
— Он? — уточнила алхимик.
— Неважно, — перебил ее Эсон, жестом попросив молчать. — Покажите, о чем речь.
Женщина ушла в дальний конец комнаты к куче черной, почти превратившейся в жижу, соломе, на которой валялась куча каких-то тряпок.
— Вот он, — прохрипела хозяйка конюшен, едва сдерживая слезы.
Влив немного маны в ближайшие светящиеся камни, чтобы заставить их светить ярче, Эсон подошел к куче соломы. Первые секунды он не мог понять, о чем говорит владелица конюшен, и почему ей так больно подходить сюда. Но глаза быстро привыкли к ставшему ярким свету.
[Восстановление разума. Уровень 18.]
Молодой некромант сделал шаг назад и оттолкнул Банью, не позволяя ей увидеть, что именно находилось среди кучи тряпок.
— Уходи отсюда, — потребовал он, забирая сумку с зельями.
— Но... — начала девушка.
— Немедленно.
Дождавшись, когда алхимик покинет подземелье, Эсон вновь подошел к гниющей куче соломы. Там на мокрых от гнили и крови тряпках лежал скелет маленького ребенка. Плоть с рук и ног давно превратилась в черную слизь и пропитала солому. От головы остался лишь покрытый тонкой сеткой волос череп, у которого лишь чудом сохранился язык. Кожа на теле уже почернела и начала медленно стекать вниз, оголяя ребра. Но, несмотря на это, ребенок все еще был жив.
Его грудь медленно поднималась раз в несколько секунд, когда тело делало неглубокий короткий вдох. От каждого такого движения кожа на груди разрывалась все сильнее, расходясь глубокими трещинами, под некоторыми из которых уже можно было разглядеть легкие.
Именно за [Болотную сыпь.] некромантов ненавидели больше всего. Не только из-за того, что она убивала зараженного, и не только за то, что некроманты умело скрыли лекарство от нее. Главный ужас [Болотной сыпи.] заключался в том, что она поддерживала жизнь больного даже тогда, когда от его тела не оставалось практически ничего. И все это время умирающий находился в сознании.
Смотреть на эту ужасную картину Эсону было трудно даже с заклинанием, поддерживающим разум. «Неужели кому-то действительно нужно было создавать столь омерзительное и чудовищное оружие?» — ужаснулся молодой некромант. Использовать свои способности в столице он хотел бы меньшего всего. Но сейчас не было ни одного другого варианта, как можно помочь чудом остающемуся в живых ребенку. Да и обстановка максимально располагала, как бы странно это ни было. Отложив вопросы, Эсон активировал навыки, попутно разрезая себе ладонь кинжалом и используя зелья.