Кашима была зла. Бездушная надменная знать пришла издеваться над ней и ее горем, рассказывала нелепые сказки и делала все, лишь бы урвать кусок от жизни умирающего бедняка. Спасти ребенка было невозможно — от него остался лишь скелет, который уже несколько месяцев даже не приходил в сознание. Но она все еще могла проучить ректора Кармела и тех, ради кого он так старается. Достаточно было лишь прятаться как можно дольше, чтобы не выдать свою болезнь, заразить их всех [Болотной сыпью], дождаться, когда ее станет поздно лечить, и умереть с осознанием, что хотя бы так ее боль будет услышана. Все вышло иначе.
Сдерживать слезы женщина не могла. Воспоминания резали по еще свежим ранам, заставляя вновь переживать ужасы последних пяти лет. Хуже делало осознание всей низости и жестокости поступка, который Кашима хотела совершить.
— Но как Кармел узнал о том, что вы прячете больного ребенка? — спросил Эсон, когда хозяйка конюшен успокоилась.
— Я не знаю, — она отрицательно покачала головой, — когда появились явные признаки болезни, Мирлен-младший не выходил из комнаты, а потом и вовсе не мог двигаться.
— Странно это, — озвучил свою мысль молодой профессор.
Эсон обвел взглядом сидящих рядом, ни ученики, ни Банья, ни даже бывший солдат Ферир не могли произнести ни слова, их слишком шокировал рассказ Кашимы.
— У меня есть одна просьба, — обратилась женщина к некроманту. — Я понимаю, что поступила с вами слишком ужасно, чтобы просить прощения. Но я бы хотела избежать участи больного [Болотной сыпью] и уйти до того, как потеряю рассудок, а лучше прямо сегодня.
— Уйти? — уточнил Эсон, протягивая женщине склянку с лекарством. — Извините, но вы и так слишком долго избегали своих обязанностей.
С еще действующей способностью [Восстановление разума.] понять мысли хозяйки конюшни молодому некроманту было не сложно. Женщина действительно хотела убить класс бессильных, да еще и таким жестоким способом. Прознай об этом городская стража, ее бы кинули гнить на рудник, на самые глубокие этажи, где еще водятся монстры. Все же попытка убийства двух профессоров и их учеников является слишком серьезным преступлением в стране, которая опирается на силу навыков и классов. Вот только Эсон прекрасно понимал, что не желание убить двигало женщиной, а чувство беспомощности и разочарование местной знатью. Ее поступок был криком о помощи, попыткой обратить внимание на бедняков, которые не могут себе позволить даже самое просто лечение.
Боль и отчаяние, которые она испытала, многократно превосходили те, что пережил некромант, но именно поэтому Эсон прекрасно понимал, какого это, потерять дорогих людей и желать сделать хоть что-то.
— Никто и никогда не расскажет о том, что вы собирались сделать, — твердо сказал профессор. — Все же никто не может судить человека за то, что он не сделал того, о чем думал.
— Но я же заразила вас... — начала Кашима, сжимая в руках склянку с лекарством.
— Да, и это необходимая часть для получения лекарства. Если кого здесь и можно винить, то только этого толс... Ректора Кармела за то, что доверил варить зелье лечения ученику без класса. Хотя, конечно, хотелось бы услышать от него хотя бы объяснение, почему он так поступил.
— Когда ректор уходил тем утром, — хозяйка задумалась, — он сказал, что не мог оставить в стороне друзей своей семьи.
— Вы или ваш муж дружите со знатью? — удивился Эсон.
— Нет, нет, что вы! — запротестовала женщина. — Будь у нас такие знакомства, я бы нашла способ достать лекарство.
— И нет никаких идей?
— «Конюшни Мирлена» появились еще во время войны с некромантами, их здесь построила молодая пара — бывший воин, потерявший руку, и его спутница, занимавшаяся кухней в полевых лагерях, она лишилась ноги во время одного из нападений нежити. Пока шла война, а столица строилась, конюшня процветала. Но с самого первого дня она создавалась для воинов и странников, чтобы те могли дешево остановиться в столице. Так что здесь всегда ели и спали те, у кого было мало денег. Знать же никогда не захаживала в подобные места. Могли появиться разве что герои, но вряд ли им было бы это интересно. Ведь нет никакого смысла останавливаться в конюшне, когда до замка около часа пешком. Я же лишь дочь крестьян, которые перебрались в столицу после войны, так что никаких знатных друзей, да даже самых скромных связей, у меня нет.
— Теперь у меня еще больше причин требовать, чтобы вы выпили лекарство, — лукаво улыбнулся Эсон. — Если уж сам ректор считает вас друзьями семьи, будет плохо, если мы вас не вылечим.