Пока я продвигался к гидре, мои пальцы легли на виски. Губы шептали слова которого я вспомнил, наблюдая за прошлым. Я коснулся своих глаз, и на них появилась та самая защитная плёнка — полупрозрачная, с перламутровым отливом. Мир через неё выглядел чуть искажённым, словно сквозь воду, но я знал, что теперь взгляд гидры мне не страшен.
За спиной послышались знакомые боевые кличи — Катя и Костя бросились следом за мной. Они прикрывали мой тыл, сражаясь с выжившими гвардейцами и муравьями.
— Дима! — крик Кати прорезал шум битвы. — Если ты выживешь, я тебя убью!
Я на мгновение обернулся, отмахнувшись от сестры с лёгкой усмешкой. И в этот момент, когда я снова повернулся вперёд, передо мной возникла одна из голов гидры — та, что была увенчана короной из шипов. Её глаза, бездонные и чёрные, впились в мои. Расстояние между нами было меньше метра — я чувствовал её дыхание на своём лице.
Но ничего не произошло. Я не превратился в камень. Плёнка на моих глазах слегка засветилась, поглощая смертоносную силу взгляда гидры.
Я усмехнулся, глядя прямо в её глаза.
— Давно не виделись.
Гидра замерла. Все двадцать её голов застыли в воздухе, прервав бой, словно поражённые громом. Я видел, как в её взгляде мелькнуло узнавание — не Дмитрия Волконского, а того, кто скрывался в глубине этого тела, души Спиро Валентайна, архимага, с которым её связывала древняя клятва.
Короткое мгновение тишины. А затем, к полному изумлению всех присутствующих, гидра склонила все свои двадцать голов передо мной в жесте абсолютного подчинения.
— Что за херня⁈ — голос Кости разорвал звенящую тишину. — Она… кланяется тебе⁈
Я шагнул к гидре так близко, что мог коснуться её чешуйчатой морды. И прошептал:
— Скройся и жди. Я скоро тебя призову.
Гидра издала тихий звук, и, развернувшись, скользнула к разрушенному зданию, из которого появилась. Через несколько мгновений она исчезла в темноте проёма, и только дрожание земли ещё некоторое время выдавало её движение в глубине руин.
Я повернулся к остальным. Катя и Костя смотрели на меня так, будто у меня внезапно выросла вторая голова. Ефим прищурился, изучающе разглядывая меня сквозь треснувшие очки.
— Потом объясню, — бросил я коротко, и, крутанув меч в руке, устремился к оставшимся врагам.
После исчезновения гидры боевой дух противников был окончательно сломлен. Мы быстро расправились с немногими выжившими гвардейцами и оставшимися муравьями. Когда последний враг пал, на площади воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих обломков и стонами раненых.
— Все целы? — спросил я, оглядывая нашу потрёпанную команду.
Потери были — трое гвардейца погибли, ещё несколько получили ранения. Но основное ядро отряда уцелело.
— Живы, — кивнула Катя, вытирая кровь с лица. — Но мне всё ещё очень интересно, какого чёрта ты устроил.
— Потом, — повторил я, сам не зная что сказать. — Сейчас нужно найти обратный путь.
Мы быстро осмотрели площадь, но тела дяди или самого князя Рюминского так и не нашли. Это могло означать только одно — они либо погибли и были сожраны муравьями, либо успели скрыться.
— Их здесь нет, — доложил один из разведчиков. — Но я нашёл место, похожее на обратный портал. Странное свечение между колоннами вон там.
Мы осторожно приблизились к указанному месту. Между двумя полуразрушенными колоннами пространство словно плавилось. Это определённо был портал — наш путь домой.
— Все готовы? — спросил я, оглядывая команду.
Они кивнули, и мы шагнули в переливающийся свет.
Мы вернулись туда же, откуда начали — к разрушенному особняку. Но сейчас от него не осталось почти ничего — лишь воронка в земле и обломки стен по периметру. Рассвет окрашивал руины в кроваво-красный цвет.
— Мы вернулись, — выдохнула Катя, опускаясь на колени от усталости.
Я медленно обвёл взглядом разрушенный особняк, пытаясь осмыслить всё, что произошло. Странная смесь воспоминаний — моих и Спиро — перемешалась в голове.
Мы собрали раненых и двинулись в обратный путь.
Есть особый сорт аристократов, чьи фамилии веками произносились шёпотом. Таким был Рюменский… он потомственный аристократ, а не нувориш, породистый скакун, а не деревенская клячя.
Овальный кабинет князя Рюминского. Выглядел не просто дорогим — неприлично роскошным. Каждая деталь кричала не столько о богатстве, сколько о власти. О той самой власти, которая позволяет себе не оправдываться, не объяснять и уж точно не спрашивать разрешения.