Удивительно, но она не слышала ничьих ни мыслей, ни воспоминаний. В ушах не шуршал шепоток множества спутанных голосов. Под водой была абсолютная тишина. Только она. И Морок. Он ворочался где-то там, внутри, скобля ее душу невидимыми коготками. Он пробирался все дальше и дальше по нитям ее ауры, заполняя цветное пространство ее души бело-голубыми оттенками. Но девушке, на удивление, не доставляло это никаких неудобств. Имельда чувствовала это, но не могла никак остановить. Она просто знала, что никогда уже не сможет избавиться от того, кого сама когда-то и поглотила. И стоило ли вообще?
Она вынырнула. На маленькой полочке у раковины стояли два флакона и мыло. Флаконы ей были не интересны, а вот мыло да. Спустя десять минут к ней в комнату постучалась служанка: принесла халат и белый домашний гобон хозяина. И если гостевой халат, в принципе, был девушке в пору, то гобон на правом запахе с хозяйского плеча, мягко говоря, большеват. Плечи оказались большими, так что пришлось запахиваться куда сильнее, чтобы полностью скрыть грудь до самой шеи, и обвязываться поясом дважды. Широкие рукава скрыли руки, а длинный подол скрыл ноги, и еще даже осталось, так что ткань волочилась следом за девушкой, когда она спускалась на второй этаж.
Она ведь обещала, что почтит хозяина своим присутствием; слово нужно было держать.
***
Эстрич встретил девушку в одном из коридоров, когда она немного заплутала, и зашла не в мастерскую, а в подобие спальни. Подобие потому, что там вместе с низенькой, но широкой постелью так же находились картины, банки с краской, какие-то холсты, полки были забиты книгами и стопками бумаг и вообще, порядка там не наблюдалось. По крайней мере, для гостьи.
Эстрич, галантно провел девушку двумя коридорами и впустил в просторную залу, обитую тем самым зеленым бархатом цвета мяты, которую она видела в его воспоминаниях. Вот только…
— Ванна? — девушка остановилась и удивленно уставилась на глубокую позолоченную ванну, которая в данный момент была накрыта двумя холстами черного цвета. Здесь был и кран, и трубопровод. Она вроде не видела ничего такого в его воспоминаниях…
— Да, — немного смутился мужчина, но лишь немного, и пожал плечами. — Бывает, так изгваздаюсь в работе, что идти мыться через весь дом чревато последствиями. Все вымажу.
— Интересное… Кхм, решение, — дернула губами Имельда, разглядывая все это художественное «великолепие». Ванная быстро стала ей не интересна. Ей, в принципе, было не интересно и все остальное. Девушка чисто из вежливости пришла сюда и слушала, как мужчина рассказывает об одной, о второй, третьей картине… Она никогда не тяготела к искусству. У нее и возможности то не было распробовать это самое искусство, или вообще любое творчество. Сначала была учеба, потом работа. А между делом жизнь с родителями, которые тоже не особо любили живопись. У них в доме висела лишь одна картина и то, старый портрет какого-то там ученого…
Делая вид, что разглядывает висящие на трех стенах картины, девушка лениво возила взглядом, думая совершенно о других нелепых вещах. В свободном зале пахло красками. Стены были вполне себе такими крепкими, не бумажными, а каменными, тепло отделанные и украшенные, как надо. Действительно, мужчина постарался сделать свою мастерскую максимально ему комфортной. Здесь было два довольно узких, но зато высотой во всю стену окна. Света они давали не очень много, но это компенсировалось множеством искусственных лампочек с теплым желтым светом. Странное решение, конечно. Девушке казалось, что рисовать, да и вообще заниматься любой работой приятнее при дневном свете. Свой бы кабинет она сделала в комнате с большим окном, прямо во всю стену. Эстрич продолжал рассказывать о картинах. Их было много. Навскидку около тридцати. Разных размеров, но в одинаковых рамах.
— Ох, эти картины — вот что самое главное для меня. Вся та ерунда, что вы видели в галерее — это так… наброски, развлечение, разработка руки, чтобы не потерять навык. А это, — он немного пафосно развел руки в стороны. Широкие рукава его светло-зеленого гобона, словно крылья, дрогнули с двух сторон. — Это моя личная симфония… — его глаза горели каким-то странным огнем. Он действительно считал все эти работы чем-то очень значимым для себя, он гордился этими картинами и дорожил ими. Он протянул руку и указал на пустое пространство среди картин.
— Здесь будете вы, — он взглянул на девушку и мягко улыбнулся.
— Я? — значительно удивилась Имельда и даже ткнула в себя пальцем.