– Гениально, – прошептал вампир.
– Но и это еще не все, ибо пока яблоки, груши и сей неприглядный безалкогольный компот, – минотавр принюхался, разочарованно заглянул в кувшин с компотом (и кому пришло в голову его приготовить?), – будут разбираться в сути происходящего, мы выдвинем вперед ударным клином телячью котлету, кастрюлю с супом на неистовом скакуне, в фамильных доспехах и с грозным выражением содержимого, а также вот это блюдце хрустиков.
– План, достойный Бавсабы Завоевателя, – признал Думгар. – Была бы у меня кровь, она бы стыла в жилах.
– Вы скажете, они могут применить против нас желе или, хуже того, пиракаши. – Такангор презрительно фыркнул. – Но мы уже смяли их, паника в компоте и фруктах усиливается, и тут им в тыл ударяют наши несокрушимые тефтельки, довершая разгром и охват противника в котел, где он постепенно превращается в жалкое фруктовое пюре.
– Позвольте вашу руку, молодой человек, – прочувствованно молвил Мадарьяга. – Давно я не получал такого удовольствия, присутствуя на обсуждении плана грядущей битвы. Это изящно, остроумно и просто обречено на успех.
– Омар, надо понимать, я, – уточнил голем.
– Совершенно верно.
– Хотелось бы выяснить единственный неясный момент, – кашлянул доктор Дотт. – Какое место вы отводите мне в своем великолепном плане? Кто я?
– Пирожок, разумеется.
– Странно, – удивился вампир. – Признаться, пирожком я видел себя.
– Нет, князь, что вы. Вас мы подадим отдельным, совершенно особенным блюдом. Вы же сами гурман. Вот и выступите первым, задолго до рассвета. Попробуете их на зуб, так сказать.
Каждая ночь должна иметь свое меню.
Вампир налил себе еще стакан и даже причмокнул от удовольствия.
– Вы уверены, что господин граф хотел видеть именно меня? – в который раз спрашивал толстенький лысый человек, облаченный в пурпурную мантию старшего библиотекаря-хранителя и со значком, свидетельствующим об особой материальной ответственности.
У главного бурмасингера и самого был такой значок, так что он хорошо знал, как противно, когда у тебя в конторе раз в году пронырливые клерки маркиза Гизонги проверяют по описи алебарды, кольчуги, стулья, чернильницы, занавески на окнах и прочую чушь. Причем то и дело норовят внести в опись новые предметы, пусть даже дураку ясно, что они являются личными принадлежностями сотрудников. Ну какое отношение имеет главное казначейство к портрету тещи господина Фафута с витиеватой золоченой надписью: «Дорогому Фафику на долгую и добрую память»? И какой на данном портрете можно отыскать инвентарный номер, когда и слепой видит, что подобная фурия просто обязана существовать в единственном экземпляре.
Как и всегда, когда он задумывался о своих домашних, господин Фафут на некоторое время утратил связь с действительностью, поэтому пропустил добрую половину из того, что взволнованно лепетал библиотекарь. Старика тоже можно понять: поднимают с постели глухой ночью, везут в закрытой карете в библиотеку, требуют подписку о неразглашении, забирают свитки и книги, оказавшиеся особо ценными и хранящиеся в отдельном запаснике, после чего волокут к театру военных действий – и все это без объяснения причин.
Впрочем, бурмасингер всего лишь исполнял приказ непосредственного начальства, а о причинах, заставивших графа да Унара заинтересоваться раритетами Королевской личной библиотеки в столь неурочное время, мог только догадываться.
И догадки сии его не утешали.
– Так вы уверены, любезнейший, что граф…
– Сударь, – пробасил Фафут, – без соответствующего указания господина графа я ни в чем не бываю уверен. Даже в себе. Потерпите, голубчик, – добавил он уже чуть помягче. – Сейчас прибудем к его сиятельству, он вам все и объяснит. А я человек маленький.
Библиотекарь смерил его скептическим взглядом, в котором явственно читалось, что мужчина ростом с циклопа-подростка и статью аздакского горного великана никак не должен именовать себя «маленьким» человеком.
Высокообразованный, интеллигентнейший и глубоко аполитичный, господин Папата испытывал к тайным службам необъяснимую, но стойкую неприязнь и все контакты с ее представителями стремился сокращать до минимума. А поскольку о репутации графа да Унара мы уже рассказывали выше, то читатель вполне поймет, почему библиотекарь нервничал, потел, всхрюкивал, теребил безответную мантию и время от времени кидал на бурмасингера умоляющие взгляды. Отряд конных гвардейцев из свиты графа, бряцающий оружием за окнами кареты, никак не добавлял ему радости.
– Просто как какого-то государственного преступника, – бубнил он себе под нос. – Схватили, влекут в ночи, никаких бумаг не предъявили. Это насилие, форменное насилие, любезнейший. Вы хоть понимаете, что я стану жаловаться на вас королю?
– На меня-то за что? – искренне изумился Фафут.
– А на кого еще? – не менее искренне изумился Папата. – На графа? Знаете, я, может, и не от мира сего, но пока что в своем уме.
«Уволюсь, – подумал бурмасингер. – Вот закончится эта бестолковая война, и уволюсь. Окончательно и бесповоротно, а не так, как в прошлом году».
Граф встретил Палату милостиво и даже почти приветливо. Принес извинения, расшаркался и тут же, не меняя выражения лица, холодным тоном потребовал приступать к делу.
Спустя час библиотекарь совершенно не знал, что и думать о внезапном интересе графа к истории страны, особенно к той зыбкой, неверной, практически не подтвержденной ее части, которая существует в преданиях любого народа и о которой ученые мужи затрудняются сказать, правда это или вымысел, ибо истина лежит где-то между этими двумя понятиями. Период, когда история уже перестала быть мифом, но еще не стала реальностью. Легендарные времена. Интереснейшее чтение, любопытные детали, масса тайн и загадок. В принципе, любой может увлечься подобными вещами, но не в три же часа пополуночи накануне войны!
– Ваш вопрос, ваше сиятельство, застал меня врасплох. В свое оправдание могу только сказать, что он бы застал врасплох кого угодно из ученых мужей нашего королевства. Разве что только в далекой Тифантии, славящейся тем, что тамошний правитель ежегодно выделяет существенную сумму на благоустройство библиотек и университетов – прошу понять меня правильно, – есть один специалист по волнующей вас теме. Граф да Унара хотел было рявкнуть: «Короче!» – но воздержался. Он уже испробовал сей метод воздействия на господине Папате, но тот разнервничался, отчего стал еще более многословным. А ему действительно было что сказать.
Он как словарь – сообщает гораздо больше, чем нам нужно, но совсем не то, что нам нужно.
«Терпение, – напомнил себе начальник Тайной Службы. – Терпение. Ныряя на дно колодца за истиной, нужно приготовиться к испытаниям».
– Как интересно, – проговорил он вслух.
– Это господин Тачкилса, по происхождению дендроид. Однако за особые заслуги перед отечеством и личный вклад в науку его величество король Тифантии Жиньгосуф Шестнадцатый, или Пятнадцатый, ибо некоторые специалисты отказываются считать порядковым номером Лже-Жиньгосуфа, впоследствии признанного узурпатором, который записан в летописях Восьмым… Вы следите за моей мыслью, граф?
– Изумительно, – проскрежетал да Унара.
– Вам это должно быть особенно любопытно. Так вот, отставляя в сторону несомненно безумно интересный и спорный вопрос о Лже-Жиньгосуфе…
– Фантастически интересный, – стоически согласился граф.
– …упомянем, что его величество… э-ээ-э…
– Жиньгосуф Шестнадцатый, – подсказал граф.
– …отдельным вердиктом постановил считать господина Тачкилсу человеком, не лишая его неотъемлемых прав дендроида, как то: на отдельную кадку с плодородной землей на рабочем месте, на работу при светлячках, магических шарах и прочих огнебезопасных осветительных устройствах, на личную тележку для перевозки и прочее.