Теперь же спешу описать сражение между двумя армиями, ибо, оставшись в нашем мире, Генсен принужден был сражаться, как и всякий. И не вправе я лгать перед лицом времени, а потому скажу, что полководец он есть великий, и победа далась нашим войскам нелегко.
Множество раз принужден был мессир Валтасей Тоюмеф поднимать из земли тысячи скелетов и умертвий, и тысячами же отправлял их в небытие Проклятый король Бэхитехвальда. Солнце не вставало в тот день, лишь серый свет стелился по небесам. Невиданные птицы летали в них, и твердили старики дендроиды, что то ловцы душ радостно пируют над побоищем.
Но был наконец сражен Генсен и приспешники его ближайшие тремя воинами. А нынешнюю жизнь Нерожденного пресек воин-минотавр, увенчанный славой…
– Ну, дальше там пошло-поехало по второму кругу с описанием всех эмоций и чувств, так что можно не читать. Существенным является только последнее замечание о том, что, исчезая, Генсен пообещал, что вернется еще более сильным и тогда уж мы все узнаем, почем фунт лиха в базарный день.
– Он уже тут? – спросил Зелг.
– Вероятностнее всего, – внезапно заговорил Карлюза. – Мастерион Зюзак Грозный повествовал мне соответственную историю и предупредительствовал, что грядут великие бои и битвы, в коих я прославлен стану, если не хлопнут в первый же день.
– Славное напутствие, – заметил Мадарьяга.
– Мастерион – откровенный человек, – вздохнул троглодит. – Что не всегда полагаю я пользительно для моего умственного здоровья. А впрочем, надежда держит мне сердце и ум.
Надежды – это обручи, которые не дают лопнуть сердцу.
– Вполне приемлемая мысль, – поднял указательный палец Узандаф. – Возьму ее на вооружение. А ты что пригорюнился, внучек?
– Надежды надеждами, а Цигра сказало…
– Можешь не повторять. Небось не глухой. По всему замку гремело. Да ты его слушай, а сам гни свою линию. Кабы оно было уверено в том, что Кассария переметнулась на сторону врага, то так бы и высказалось. Радости, конечно, в этом подвешенном состоянии мало, но знаешь, как говорили древние?
– Как?
– Предупрежден – значит вооружен. Ты уже знаешь о Генсене больше, чем кто-либо, исключая, конечно, нас, твоих родных и близких.
– А что же вы, князь?
– Ты хочешь слышать и о моих приключениях в Бэхитехвальде?
– Если это возможно.
– В принципе, за тем я и явился, мальчик мой. Хотя теперь, послушав летопись, снова чувствую некий холодок за хребтом. Знаешь, как ни архаичен слог…
– Протестую! – И эльф оказался прямо посреди столика с напитками. – Вполне кондиционный слог, особенно если учесть, что пережил очевидец и автор.
– Уж не вы ли?
– Он, он, – ворчливо сказала мумия. – Ты – брысь работать. А вы поторопитесь. Я хочу присутствовать при вашем разговоре, но не хочу, чтобы вы тут застряли до вечера. Вам еще доспехи подбирать.
– Немаловажное дело, – прогудел Думгар.
– Так вот, – торопливо заговорил Мадарьяга. – Описывать весь ужас попавшего в плен этого пространства нет смысла. Нет таких слов в нашем мире, Зелг. Бессилие, беспомощность, мрак, безмолвие, нарушаемое лишь изредка наиотвратнейшими звуками стонов и криков. Твари, противные разуму. Ваш эльф очень удачно выразился – лишенные смысла. Там все лишено смысла: и свет, и тени, и сами города, построенные вопреки всем законам градостроения, – все зыбко, шатко и ненадежно. А также ты постоянно находишься в опасности, ибо напасть на тебя могут откуда угодно и кто угодно. Ты всего лишь пища для ненасытных и неприкаянных существ, монстров, порождений Бэхитехвальда. Не знаю, как их называть, да и они сами, уверен, не знают.
Мне посчастливилось вырваться из цепких объятий этого мертвого мира в ту ночь, о которой ты только что слышал. Я видел своими глазами, как исчезали с неба созвездия, как дома наплывали на деревья, как если бы и те и другие были бесплотны; я наблюдал, как несчастные создания нашего мира принимали жестокую смерть, которой я с таким трудом избежал. Я видел армии, марширующие по полям Кассарии, и мне удалось последовать за ними. Я вынес из Бэхитехвальда одну тайну, и оттого Бэхитехвальд долго потом преследовал меня.
– Какую? – жадно спросил Такангор.
– Генсена можно убить в этом мире. Но лишить его существования можно только в Бэхитехвальде.
– Как же туда попасть?
– Попасть легко, а выбраться сложно, – ответил почему-то Узандаф.
– Дедушка…
– Он самый.
– Ты там был?
– Увы. Но собирался. Впрочем, Генсен пресек мои попытки. Прямо тут, в этой библиотеке. Так что я имею на него дополнительный зуб. Бургежа, а что вы все время пишете?
– Потрясающая фраза! – откликнулся военный корреспондент. – «Имею на него дополнительный зуб». Сенсационный материал.
– Я не позволю это публиковать.
– Вы нарушаете закон о свободе поговорить и пописать!
Мумия ошарашенно всплеснула руками и огляделась в поисках поддержки.
– А я ввожу военную цензуру! – рявкнул Такангор. – Офицер Бургежа, исполнять приказ старшего по званию!
– Есть исполнять, – прошептал Бургежа. – Но фраза все равно гениальная.
– А тут я и не спорю, – согласился Узандаф.
– Словом, – вздохнул Мадарьяга, – есть подозрение, что старый враг снова почтит нас своим присутствием. И бороться с ним на сей раз придется тебе, мой мальчик.
– Ничего страшного, – сказал Такангор. – У него есть я, а у меня – все, что нужно вашему Генсену: маменькины наставления, боевой топорик, неплохая армия и даже собственный военный корреспондент.
– Дедушка, а дедушка, а ты тоже армии мановением руки поднимал?
– Всяко бывало.
– Не понял.
– Все очень просто. Прилюдно – да, мановением руки. Это торжественно и поэтично, об этом потом в летописях упоминают. А так, для хозяйственных нужд и пальцами пощелкать можно. Сам попробуй.
– Я не умею.
– А чего тут уметь? У тебя вот волосы пепельные, как у всех да Кассаров. И мертвых ты поднимать можешь, как мы. Это в крови. Да и Кассария вокруг – то есть куда уж более? Ну, попробуй.
Зелг неуверенно пощелкал пальцами.
– А заклинания?
– Это чтоб пыль в глаза пускать. Ну, для большего, что ли, плезиру. Скажем, рыкнешь вот эдак: «Восстаньте, мои вассалы!» – так живых со страху кондратий хватит. А на самом деле нужно только в уме держать, чего именно ты этим щелканьем хочешь сказать.
Зелг подумал о том, чтобы восстал из праха… дальше мысль еще не додумалась, а на столике с напитками, бодро пританцовывая, образовалась из осколков разбитая Бургежей чашечка в мелкий синий цветочек. Зелг готов был прозакладывать очень многое на то, что кабы чашка умела улыбаться, то она непременно бы расплылась в счастливой улыбке.
– Ух ты! – восхитился Карлюза. – Чашка!
– Смотри-ка, – одобрил Узандаф. – А мне бы и в голову не пришло. Хозяйственный ты, внучек, хвалю.
– Да оно само как-то вышло.
– Само собой ничего не случается. Это тебе ее просто жалко стало. Ну а теперь попробуй кого-нибудь призвать. Ну, не знаю…
Герцог послушно махнул рукой, и в воздухе замерцало и засеребрилось нечто весьма недовольное.
– Я имею право на личную жизнь?! – возмущенно заявило оно. – В третий раз приступаю к любимой женщине с серьезным предложением руки и сердца, и в третий раз – такой чудовищный конфуз. В первый раз, лет четыреста тому, только-только встал на колени и покраснел, как положено, но тут объявили поход против харцуцуйцев. Вернулся лет пять спустя, бросился в объятия, стал объясняться, но тут выяснилось, что это не совсем моя возлюбленная. Страшный конфуз. К тому же меня заколол ревнивый муж. Спустя столько лет моя первая невеста меня простила и разрешила сделать предложение – что же теперь? В чем проблема?
– Простите великодушно, – смутился Зелг.
– В чем дело, спрашиваю?
– Учусь вызывать усопших.
– Щас как дам в нососопелку, – взвился призрак, – вся наука в голову устремится! Моршанскую звезду покажу! Привидением заделаю! Вина прокляну, чтоб скисли в бульбяксу!