— Так всё, что тебе нужно — это страдания? Не боль? Не крики?
— Ты тупой? По истории с пустыней можно было бы и догадаться.
И то верно. Дядька-то явно не от боли испарился… Стоп, так он не наврал про пустыню?
— Ла-адно, пойду вскрывать тётеньке грудную клетку. Глянешь?
Я отказался. Не люблю театры, в том числе и анатомические.
— Ну и хлюпик, — констатировал Фобос. — А я хотел дать тебе лично засунуть ей окурок в лёгкое. Ты бы ещё что-нибудь такое пафосное в этот момент сказал, а? Типа: “Я слышал, курение убивает… Проверим”.
— Обойдусь, — сказал я и едва сдержал рвотные позывы. Не столько от представившейся сцены, сколько от сигаретного дыма, перемешанного с дурновкусием демона.
Странные у него представления о надлежащем мне поведении. Таким был Проводник, работавший с ним до меня? Если так, то стоит посочувствовать Сомнии. Кажется, он назвал его “Валет”… ГОСПОДИ, ДА СКОЛЬКО МОЖНО ОРАТЬ?! Блин! Я всё никак не пойму, почему бы не замутить какой-нибудь кляп, чтобы заткнуть им рот?
Я вдохнул оставшийся после Фобоса дым и подумал, что сигареты, должно быть, неплохо снимают напряжение. А ещё подумал, что неплохо бы завести свою вечно закрытую пачку сигарет, которую я бы распаковывал только в Лимбе и каждый раз по-новому.
Как думаете, нужна эта глава?
Глава 2. Самая худшая работа
В Лимбе ты появляешься в той же одежде, в которой был до вызова. Познав эту простую истину, я резко обрëл страх раздеваться. И не зря — стоя посреди ночи в какой-то больничной палате, я тихо радовался, что мне не нужно срочно укутываться в ближайшее одеяло. Своего тела я малость стеснялся.
Это ладно я ещë перед сном раздеваться перестал, но мыться-то мне как?! Впрочем, успею ещë подумать. Где клиент?
Я оглянулся вокруг и никого не увидел.
Странно. Очень, очень странно. Мало того, что никого нет, так еще и видений никаких не было. Может, это и не вызов? Осознанное сновидение! Если это так, то пусть тут возникнет… суккуб! Буду пытать еë воздержанием.
Увы, желание не сбылось. Я ещë раз огляделся, но так никого и не заметил.
— Эй, — раздалось у меня за спиной, и я обернулся.
Мне ещë не доводилось видеться с Сомнией по ночам. Соответственно, я впервые видел, в чëм она спит — и впервые боролся с желанием во всех деталях запечатлеть еë образ.
В глаза, дурень, смотри… Сегодня они зелëные. Велик шанс, что это их натуральный цвет — не надевает же она цветные линзы перед сном? И всë же, на полсекундочки, просто чтобы знать, у неë же под футболкой есть… что-нибудь?
Взгляд Сомнии резко налился свинцом.
— Чем пытаться смотреть в глаза, лучше просто отвернись, — с леденящим душу холодом отрезала она.
И то верно.
— Ты не видишь клиента? — спросил я, отвернувшись.
Сомния оглянула окружающее нас пространство: белые кровать и стул, какие-то аппараты непонятного назначения, выложенные бежевым кафелем стены — мы явно были в больнице, в какой-то специальной палате, но назначение помещения я угадать не мог.
— Ну не-е-ет… — вдруг протянула девушка с тяжестью.
Один только вид комнаты уже портит ей настроение? Черт.
— Ты тут раньше была?
— Ага… Пару раз.
— И-и-и?
— Молчи.
Стерва.
Сомния осторожно, будто со страхом, подошла к тумбочке, на которой валялась куча тряпья. Положив на неë руку, она тяжко выдохнула и снова посмотрела на меня:
— Ты, кажется, собирался отвернуться.
Стерва.
— Оке-ей, — решил я не лезть на рожон и развернулся к ней спиной. — А что случилось-то?
Молчание. За спиной у меня зашуршали тряпки, и вдруг на всю комнату раздался плач младенца. На секунду у меня остановилось сердце, а затем я резко понял, что “тумбочка с тряпьëм” — это пеленальный столик.
Черт… Самая отстойная в мире работа. У меня и в жизни-то всë внутри сжимается, когда я слышу детский плач, а здесь, понимая все обстоятельства, я и вовсе с ума сойду.
— Чщ-щ-щ… — раздался мягкий и грустный голос. — Всë будет хорошо. Ну-ка, давай-ка вот так… Ну, чувствуешь? Это моë сердце. Я тебя не брошу.
Твои слова бы на диктофон да в наушники… Включал бы всякий раз, когда начинал забывать, что ты тут за ангела. А можно со мной таким же голосом разговаривать?
— Подойди сюда и коснись его, — мягко скомандовала Сомния, продолжая мурлыкать колыбельную.