Беда была в том, что луч в свете дня был невидим. А невидимая угроза перестает быть таковой. Лыжники, замершие было на полушаге, тронулись к Гордину, уже не таясь. Он бессильно наблюдал за их приближением, не решаясь повторить тот же трюк, который удался у него в противостоянии с шерстянниками — прорезать лучом параболоида ров, который надежно отделит его от врагов и позволит добраться до поселка прежде, чем им удастся перебраться через него.
Гордин боялся поранить лучом кого-нибудь из бойцов. Он проклинал себя за эту нерешительность- но не мог поделать с собой ровным счетом ничего. Это ведь не их вина, что они оказались здесь, что именно им был отдан приказ выследить и схватить врага Родины и революции, в которую они искренне верят, горячо шептал голос в его голове, и Гордину ничего не оставалось делать, как только согласиться с этим голосом.
Держа Гордина на прицеле замотанных в белые тряпки винтовок, лыжники приближались, медленно поднимаясь по склону. Рослый малый в центре полукольца откинул капюшон маскхалата и стащил белую маску, открыв скуластое волевое лицо с безжалостными голубыми глазами на нем.
— Вот и встретились, Александр Ильич, — сказал он, и Гордин узнал голос, памятный ему по той сумасшедшей, полной огня и бега ночи год назад.
— А, это вы, — устало сказал Гордин. Удивления он так и не почувствовал. Круг замкнулся.
— Сдавайтесь, профессор. Вам гарантирована жизнь в обмен на сотрудничество. Революция милосердна к своим врагам, если они искренне раскаиваются в своих деяниях.
— Вот как? — сказал Гордин. — А если мне не в чем раскаиваться?
— Каждому есть, в чем раскаяться. Если вы запамятовали, вам помогут, — Канцелярист улыбнулся, и Гордин при всем желании не смог бы назвать эту улыбку неискренней. — Вы нужны Республике, Александр Ильич. Не представляете, сколько сил и средств было задействовано, чтобы вас отыскать, сколько потрачено времени для того, чтобы наша с вами встреча наконец состоялась.
— Я потратил не меньше времени и сил, чтобы ее избежать, — усмехнулся Гордин. — Выходит, я таки нужен Революции… Я — или это?
Гордин качнул стволом параболоида, стараясь, чтобы жест выглядел как можно более угрожающим.
Канцелярист рассмеялся.
— Какая, в сущности, разница? — ответил он. — Вы скоро все узнаете. А пока оставьте аппарат в покое. Вы все равно не сможете воспользоваться им теперь.
— Вы думаете? — спросил Гордин.
— Уверен, — ответил канцелярист. — По роду службы мне пришлось хорошенько вас изучить, Александр Ильич. Так что не пытайтесь сделать глупость. Вы все равно себе этого не позволите. Вы слишком мягки для этого.
— Должно быть, вы правы, — сказал Гордин. Дуло аппарата вновь смотрело в небо. — Я не смогу причинить вам вреда. Боюсь, Революция нуждается в таких людях, как вы. А я… Я действительно слишком мягкий.
Гордин не спеша открыл подсумок и внимательно осмотрел его содержимое. Посмотрел в глаза канцеляристу. Без спешки откинул крышку камеры — оттуда полыхнуло жаром, и в воздухе запахло паленым волосом. Брови, подумал Гордин. А может, борода и усы. Плевать. Теперь это совершенно неважно.
Гордин улыбнулся канцеляристу и сунул подсумок внутрь, захлопнув крышку. Сферическая камера мгновенно раскалилась докрасна.
Канцеляристы попадали в снег. Гордин почувствовал сильный толчок в грудь, пошатнулся, пытаясь удержать равновесие, но его толкнули снова, а потом еще раз, и он упал навзничь, не слыша выстрелов и криков командира.
Серые облака неслись по серому небу над ним, и солнце неярким пятном заглядывало в его глаза, словно желая задать какой-то важный вопрос. Спрашивай, я отвечу, хотел сказать солнцу Гордин, но почему-то не смог.
А потом совсем рядом взошло новое солнце, и Гордин еще успел почувствовать на лице жар его лучей.
Потом был свет.
Он пришел в себя сразу, рывком. Небытие отступило, и мир ослепил его яркостью красок.
Окно в полстены. За окном — буйство тропической зелени. Вокруг сплошной кафель и сверкающий полированный металл. Запах карболки в воздухе. Белые халаты.
Лица. Одно из них знакомое.
— С возвращением, Александр Ильич.
Голос тоже знаком. С ним ассоциируются снег и огонь.
— Ничему не удивляйтесь.
А есть чему удивляться?
Возможно. Вероятно… Например, тому, что никак не получается сделать вдох. Дышать просто нечем. Он не чувствует своего тела. Хочется задать вопрос. Губы шевелятся, но голоса нет.
— Сейчас.
Рука, принадлежащая человеку со знакомым лицом, ныряет куда-то, исчезая из поля зрения. Шипит газ. Словно в груди повернули клапан и заставили газ течь по трахее сквозь гортань.