— Это всё твои предки, — говорит он.
— Это я уже понял, — констатирую я, — я хотел спросить на счёт одной картины… Илья Гончаров…
— Это наш, тот самый предок, приближённый императора. Благословленный им, — отец поднимает руки к небу.
— Там дата очень странная у него… — добавляю я, — что значит «25 д.п. - 125 п.п.»?
— А, ну это очень просто. Летоисчисление у нас идёт от рождения Императора, — поясняет он, — когда Илье было двадцать пять лет, родился Император. Поэтому дата его рождения это двадцать пятый год до прихода Императора, и сто двадцать пятый год после прихода Императора в этот мир. Всё просто.
— Вау, — я удивляюсь тому, как это интересно, — А Илья что, сто пятьдесят лет прожил?
— Да, — кивает отец, — он не обладал даром, но так как находился рядом в этот знаменательный день рождения нашего Императора, он одарил его очень крепким здоровьем и долголетием. Они все долго прожили. Все, кто находился рядом в тот день.
Ну хорошо. Вроде бы всё логично. Несостыковок не вижу в его словах.
— Так значит, мы один из сорока восьми избранных родов? И что это нам даёт? — я задаю максимально логичный вопрос.
— Это нам даёт власть… — отец делает паузу и тяжело вздыхает, — которую мы потеряли.
Я не решаюсь переспросить его, потому что на его лице читаются лютая тоска и разочарование. Я просто продолжаю колоть дрова.
Отец потирает ладонью лицо. Проводит ею от лба до подбородка, а затем, продолжает.
— Илья, тебе уготовлено великое будущее. Ты должен будешь поднять наш род! — заявляет отец, грозно смотря на меня, — поднять обратно наверх, откуда мы упали…
— О чём ты, отец? — я вгоняю топор в пенёк и подхожу к папе.
— Я стал первым первенцем в нашем роду, кто не унаследовал дар, — он обречённо вздыхает.
— Выходит, что и я могу им не обладать? Раз у тебя его нет… — я заинтересованно смотрю на отца.
— Нет!!! — он выкрикивает так сильно, что у меня уши болят в моменте, — ты будешь обладать даром!!! Ты будешь!!! — отец подходит ближе ко мне и трясёт за плечи, — даже не говори о таком!!!
— Хорошо, хорошо! — я повышаю тон, чтобы успокоить его, — я понял. Я маг. Хорошо, отец.
И чего он так сильно переживает из-за этого? Мы что, плохо живём? Вроде бы и дом не плохой и прислуга есть. Чего же он хочет? Каких высот? Как высоко был род раньше, что он так остро реагирует?
Отец успокаивается и делает длительную паузу, отвернувшись от меня и смотрит куда-то перед собой, в пустоту.
— А есть ещё рода, в которых также не родился маг? — я нарушаю повисшую тишину.
— Да, — отвечает отец, стоя ко мне спиной, — их много. Они находятся на четвёртой ступени власти и не имеют своих вассальных домов. Сейчас и мы в их числе.
— А что значит вассальных домов? — я переспрашиваю и обхожу отца, чтобы видеть его лицо.
— Это значит, что чем выше ты в иерархии, чем ближе к императору, тем больше у тебя родов в подчинении. Твоих вассальных домов. Они находятся под твоим личным патронажем. И маги, которые принадлежат этим домам, тоже подчиняются тебе. А ты подчиняешься только императору. Такая иерархия. Тот кто стоит на первой ступени, имеет три вассальных дома. Тот, кто на второй - два, тот кто на третьей - один. А тот кто на четвёртой… — он снова вздыхает.
— Тот кто на четвёртой… — я повторяю его предложение и отец, наконец, перестаёт смотреть в пустоту и замечает меня.
— Тот в полном подчинении всем вышестоящим родам и не имеет никакой власти, — он заканчивает свою недосказанную ранее мысль.
Отец разворачивается, идёт к горе дров и берёт охапку.
— Отец, ты сказал, что мы потеряли власть. Скатились в самый низ. Но почему? — Я подхожу ближе к нему.
— Из-за меня! — он со злостью разрубает кочерыжку, — потому что я уродился таким. И мой отец ушёл из жизни, не дождавшись, когда проявится твой дар. Вот если бы он дожил до этого дня… — на щеках отца бегают желваки, — он умер, когда тебе было двадцать лет. Всего пяти лет нам хватило, чтобы нас подвинули со второй ступени, на четвёртую. Мы вообще рискуем потерять статус дворянского рода, если ты не… — он осекается и продолжает со злостью рубить дрова.
Если я окажусь не магом? Наверное, именно это он и хотел сказать.
— Дожил до моего двадцатипятилетия? — уточняю я.
— Да… — отец тяжело дышит, разрубив без остановки около двадцати кочерыжек, — дар проявляется в двадцать пять лет. Не сам, конечно. Только во время обряда инициации. Ты бы знал, как я ждал свои двадцать пять лет… И как же я разочаровался…