- Наумов, - побрела я следом, - сказала же.. Не холодно мне... Зачем... Ты же можешь простудиться...
Мне пришлось догонять его. Вот почему я задыхалась.
- Рубашка плотная. А в куртке жарко. - Наумов остановился.
- Но... Все же...
Нужно отдышаться. Набираем побольше воздуха и успокаиваемся. Верно. Нужно успокоиться.
- Садись на скамейку, - Наумов указал на лавочку напротив, которая отвлекла меня своим гордым видом, одиночеством, а ноги уже не слушались и не могли долго стоять, ходить. И вот я, проигнорировав всю неловкость и необычность ситуации, расположилась на деревянных досках скамейки и укуталась в куртку. Терпения у меня нет. Не смогла воспротивиться инстинкту самосохранения и включила эгоизм, запрещающий думать о других.
- Спасибо, - тихо произнесла я, преодолевая давление внутри. - Я отдам куртку, когда согреюсь. А еще... Спасибо и за все остальное. Днём ты нам помог. Не смогла поблагодарить.
Стоп.. А кому я это говорю? Рядом нет никого. Куда Наумов подевался? Я не заметила его отсутствие. Когда он успел? И след простыл. Я оглянулась по сторонам, а беспрерывный поток людей, наполнивший улицу, не позволял найти в толпе парня в рубашке.
Решив для себя, что Наумову наскучило мое общество и стало некомфортно находиться с той, к которой прилипают неприятности, как к магниту, я села обратно на скамейку и тут же обнаружила пустоту, тревожную, внезапно накатившуюся из-за мыслей о том, что я опять одна среди массы людей. Возник и страх, как гром среди ясного неба, и начал творить беспорядок в душе, нарастая все с большей силой и управляя над эмоциями. Было тяжело наблюдать за жизнью города, видеть, как кто-то спешит домой, может быть в кино, на свидание, или просто вышел отдохнуть от суетных дел. Всем им глубоко наплевать на меня. А почему меня это волнует? Не должны они помогать. Упрекать не в чем. Надо что-то делать. Не вечность же на скамейке провести. К другу что-ли пойти? Да у него своих проблем навалом, а тут я со своими. Тео. Как мне его не хватает. Его поддержка в трудную минуту необходима как глоток свежего воздуха именно сейчас, когда одиночество испытывает на прочность любовь к жизни, стремление развиваться, несмотря на жестокость судьбы, и отрешенность со стороны матери, которая в итоге скажет, подытожит: "вот к чему привело твое своеволие! к пустоте...к безликому существованию на земле." И мир повернется спиной, робкий, неуловимый проблеск надежды исчезнет во тьме слез, терзаний, слов, вылетающих из разбитого сердца в самый неподходящий момент. Я сдерживала слезы, которые пытались прорваться через каменные стены. Станет легче, если заплакать, ибо через слезы вырывается боль, накопленная за долгие годы, проясняется голова на плечах, протрезвеет душа. Но плакать среди людей для меня слабость, поэтому я стараюсь (пока очень плохо получается) держать их внутри. И тут же мне напомнили, что кто-то уже слышал мои всхлипы, видел наполненные соленой влагой глаза совсем недавно, и, наверное, посчитал, что я плакса и ничего другого делать не умею, а учитывая и сложные взаимоотношения с матерью, так вообще можно поставить на меня клеймо "истеричка". Легко судить людей по поступкам, по разговорам, по поведению в обществе, если ты сторонний наблюдатель, которому дай высказать собственное мнение и ты с удовольствием это сделаешь. Но когда судят тебя, тотчас начинается самооправдание, недовольство, отрицание. Невозможно даже через микроскоп разглядеть все, что творится в душе человека, ибо душа закрыта от внешнего мира и предоставлена самой себе. Улыбчивый человек ты или хмурый, грустишь или радуешься - не важно. И самые улыбчивые люди на земле не являются таковыми на самом деле, а просто натягивают улыбку на свои раны, а боль не проходит.
Как видите, мыслей множество, и все они примерно одного и того же содержания: "мне плохо"; "я одна"; "грустно"; " слишком жестока реальность" и т.п. А еще "не все люди такие, какими кажутся..." Ладно... Я слишком сильно накрутила и забрела не в ту степь, отойдя от основного повествования в пользу переживаний, с которыми столкнулась душа в те минуты, когда я сидела на скамейке и ходила по лабиринту, не обдумав дальнейший ход. А ноги что? Почему я не могу их поднять? Они прилипли? Надо действовать, Асель, подыскать выход, пойти куда-нибудь. Но куда? Может, зря я это затеяла? На что я полагалась, к кому хотела обратиться, чтобы в конце концов, не дождавшись помощи ни от кого, вернуться и прочесть на самодовольном лице мамы счастье из-за того, что все прошло по её плану и желанию. Не могу этого допустить! Нет! Увы, слабое "нет", хрупкое, как хрусталь, а не твёрдое, как камень, пронеслось в сознании, и уверенность в себе готова была пасть под ударами боязливости и сомнений насчет правильности поступка. Хмм... О чем думают страусы, когда зарывают голову в песок? Я опустила голову на колени и стала напоминать страуса. Тут же слышу, как эта величавая птица брезгливо сморщилась и фыркнула в мою сторону - сравнения со мной она точно не ожидала! Куда мне до неё.