Карим тоже не отличался суетливостью и излишней агрессией, однако он сразу почувствовал, что перед ним гораздо более сильный противник. Поэтому он просто кивнул на прощание Тане и, смерив Глеба оценивающим взглядом, исчез в дверях замка. Она осталась наедине с Бейбарсовым.
Все прежние страхи — боязнь того, что он не справится с собой, что снова захочет шантажировать её, угрожать ей — ожили вновь. Потому что тогда, в библиотеке, когда он перестал сдерживать себя, она сполна почувствовала всю силу его необузданной страсти. Страсти, которая пугала её ещё в школе. Теперь же они оба были взрослыми людьми, и эта жажда, эта необъяснимая привязанность могла обернуться катастрофой не только для них двоих.
Однако его взгляд был нечитаемым, когда Таня, по-прежнему молча, проскользнула мимо него, чтобы поскорее укрыться в безопасности своей комнаты. Проходя рядом, она почувствовала тонкий запах его одеколона и едва удержалась, чтобы с шумом не втянуть носом воздух.
Как и в самую первую встречу, Глеб одновременно пугал и притягивал её, манил своим мрачным обаянием. А ещё, как и много лет назад, он был её тайной, её самым большим желанием, самым постыдным секретом — сокровищем, переливающимся алым, тлеющим в самой глубине Таниной души. Сокровищем, о котором никто не должен узнать.
Однако с этим Таня справлялась, судя по всему, хуже всего. Мысли о Глебе и о том, чем именно он занимается с Сарданапалом, не покидали её ни на минуту. Книги, что Бейбарсов оставил на полу библиотеки, ясно дали понять, что он втянут в нечто серьёзное и опасное.
В попытках выяснить, чем же занят Глеб и что он делает в Тибидохсе, дочь Леопольда Гроттера и провела последнюю неделю, но всё, что ей удалось заметить — это то, как Бейбарсов, невероятно усталый, несколько раз выходил из кабинета Сарданапала.
В итоге её постоянную напряжённость, настороженность и заинтересованность одним конкретным человеком стали замечать и остальные. В особенности её близкий друг, выражение лица которого становилось всё более мрачным по мере того, как неделя за неделей проходили с Ванькиного отъезда. И он сказал ей об этом однажды жарким утром, когда температура в Зале Двух Стихий была невыносимо высокой от летнего зноя и эмоционального напряжения.
Таня пыталась быстренько запихать в себя яичницу перед тренировкой, когда к ней присоединился Ягун. На руках у него сидел сын: розовощёкий, улыбчивый, с оттопыренными ушами, внешне Николай был полной копией своего отца. Таня улыбнулась, и малыш улыбнулся ей в ответ, продемонстрировав два смешных зуба сверху и четыре снизу.
— А где Катя?
— Я дал ей немного времени, чтобы выспаться, — пояснил играющий комментатор, — сегодня улетаю на Лысую Гору, думаю, задержусь на пару дней, уладить дела в магвазине. Кстати, если хочешь что-нибудь передать Гробыне, то я смогу заскочить к ним ненадолго.
— Всё, что я хочу ей передать, можно уместить в паре не самых цензурных фраз, — усмехнулась Таня. — Слушай, выходит, ты пропустишь тренировку?
— Да, одну. Я уже договорился с Соловьём. Мне показалось, или он с каждым днём становится всё более недовольным?
Таня не успела ответить, потому что в этот момент Николай, расшалившись, чуть не перевернул на отца горячий чай с лимоном. Засмеявшись, Таня отставила кружку подальше, и в тот же момент малыш схватил её за палец. Девушка завороженно смотрела, как Коля играется с её рукой, и что-то внутри у неё дрогнуло: что-то странное, что-то, чему она не знала названия, но что определённо дремало в ней до этого самого момента.
— Послушай, — задумчиво сказала она, обращаясь к играющему комментатору, — ты всё-таки можешь кое-что для меня сделать. Знаешь лавку под названием «Книги, книжечки и книжонки»?
— Да, — кивнул Ягун, — это совсем недалеко от моего магвазина, буквально через улицу.
— Кстати, ты так и не сказал, как он называется!
Внук Ягге ухмыльнулся, кончики его ушей зарделись:
— «Летай, как Гроттер», — гордо выдал он.
— Ты серьёзно?
— Конечно! Ты летаешь лучше всех, кого я знаю! Да тебе в воздухе, мне кажется, комфортнее, чем на земле.
Таня не знала, порадоваться ей или поколотить друга.
— Ладно, вернёмся к этому позже, — решила она, наблюдая, как Коля старательно пытается сжать её пальцы. — Так вот, мне нужна какая-нибудь брошюра про самые опасные тёмные артефакты всех времён.
Ягун резко перестал улыбаться и спросил подозрительно:
— Зачем тебе подобное чтиво?
— Хочу выяснить, чем заняты Сарданапал с Бейбарсовым, — вздохнула Таня. — У меня есть кое-какие мысли, но я пока до конца не уверена.
— Если мы за год не смогли всей школой докопаться, вряд ли удастся тебе в одиночку, — резонно заметил внук Ягге.
— Я всё же хочу попытаться. Понимаешь, я чувствую: происходит что-то опасное, грядёт что-то большое и смертоносное.
Николай потащил её палец ко рту, и Таня осторожно высвободила свою ладонь из цепкого захвата маленьких ручонок.
— Ну и что с того? — резко поинтересовался Ягун. — Какая тебе разница, что может произойти с Бейбарсовым?
Внучка Феофила Гроттера приподняла брови:
— Я не говорила, что конкретно с ним может что-то случиться — это касается вообще всех, опасность грозит каждому. Я не знаю, как это объяснить и что это, я просто так чувствую. С чего ты вдруг упомянул его?
— Нет, с чего ты упоминаешь о нём чаще, чем это необходимо. За последние несколько недель я слышал от тебя фамилию Бейбарсова в пять раз чаще, чем своё собственное имя. О Ваньке ты спросила всего раз.
Девушка растерялась:
— Я просто пытаюсь понять, чем именно они заняты с академиком. Я же уже сказала, происходит что-то странное…
Ягун перебил её, скривившись:
— Таня, хватит, прошу тебя. Ты говоришь о нём без умолку совсем по другой причине.
— Вот как? И по какой же?
— Мы не дети, ты всё прекрасно понимаешь. А вот я нет, я не могу понять, как вы могли расстаться с Ванькой, ведь вы были идеальной парой…
— Мы с Ванькой хотим слишком разного! Он желает жить в лесной глуши и лечить животных. Я мечтаю играть в драконбол. И мы врали друг другу всё это время, Ягун! Он молчал, что видит во мне перемены, которые его не устраивают, а я… В общем, я тоже не была с ним честна. И какие выводы можно сделать из всего этого?
— Что вы два упрямых идиота.
Таня устало вздохнула:
— Нет, это значит, что мы не смогли бы сделать друг друга счастливыми.
— Выходит, Бейбарсов сможет сделать тебя счастливой? Или, может, ты сама уже осчастливила его?
Большие уши Ягуна покраснели от волнения. Таня видела, что он почти мгновенно пожалел о своих словах, но гнев уже поднялся в ней удушливой волной, и обида, и стыд. Она медленно встала со скамьи, глядя в глаза другу:
— Я не обязана перед тобой отчитываться, и ни перед кем другим. Если я что-то должна, то только Ваньке, и наши проблемы мы решим сами. Кого бы я не захотела сделать счастливым, это только моё дело.
Внутри у неё всё дрожало: она ещё никогда прежде не говорила с Ягуном в таком тоне, никогда не ссорилась с ним настолько серьёзно. Всё в ней протестовало против этого, однако Таня понимала — настало время, когда она должна заявить о том, что имеет право на личное счастье, что она не обязана выпрашивать на это разрешения или одобрения.
— Знаешь, — произнёс Ягун тихо, так, что она едва расслышала его слова в галдящей сутолоке Зала, — когда Катя ждала ребёнка, мы думали, что это будет девочка. Тебя поразило, что я назвал свой магвазин в твою честь, но это мелочь. Я хотел назвать в честь тебя свою дочь, так сильно я любил тебя и уважал. А сейчас… я даже не знаю, Таня. Ты по-прежнему дорога мне, ты мой друг, но я больше не узнаю тебя.
Девушка помолчала, прежде чем ответить.
— Может, в этом всё дело? Вы все ожидали от меня определённого поведения и определённых действий, ни разу не поинтересовавшись, как я на самом деле хотела поступить, чего я хочу. Я давала всем жить своей жизнью, тогда как собственную выстраивала в соответствии с возложенными на меня ожиданиями, в угоду всем остальным. Не нужно называть в мою честь детей, не нужно делать из меня кумира. Мне не нужна такая ответственность. Просто дайте мне жить так, как я хочу, верните мне право быть счастливой.