В таком виде у самых дверей её спальни девушку и застал Ягун. Он поражено оглядывал подругу, и Таня понимала, что от него не укрылся её измятый сарафан, растрёпанные волосы, воспалённо-красный контур губ. Ей стало стыдно, но потом… потом в голове всплыла их ссора, разговор с Гробыней и признание Глебу. И кольцо, одиноко лежавшее на столе в её комнате. Таня вскинула голову, готовая выслушать всё, что Ягун скажет, и защищать своё выстраданное, отвоёванное счастье.
— Я смотрю, времена меняются, а троп «красавица и чудовище» не устаревает, — горько бросил Ягун.
— Глеб не чудовище! — вскинулась Таня.
— Да ну? — пристально посмотрел на неё внук Ягге.
— И я не красавица, — закончила девушка. — Может, всё как раз наоборот.
Она прошла в свою комнату и уселась на кровать, оставив дверь открытой. Играющий комментатор какое-то время потоптался на пороге, а потом зашёл следом и бросил на стол уже знакомый Тане журнал.
— Вот, про вас уже пишут в этой дрянной газетёнке, — видимо, он ждал от неё какого-то ответа, но девушка спокойно смотрена на друга, не желая оправдываться. — Таня, что происходит? Когда, в какой момент ты превратилась в человека, который плюёт на обязательства и клятвы? Который может спокойно переступить через человека…
— Что ты несёшь? — не выдержала она. — Я была неправа, это так, я причиняла боль. Но я никогда не делала этого намеренно. Если я в чём-то и виновата, то не перед тобой! Глеб почти простил меня, как и я его. И теперь, я надеюсь, мы с Ванькой тоже простим друг друга. Я могла бы остаться с ним и сделать нас обоих несчастными, но предпочитаю иной путь. Я выбираю собственное счастье, представь себе, и надеюсь, что Ванька тоже обретёт его с той, кто окажется лучше меня.
Какое-то время Ягун молчал, сверля её неверящим взглядом.
— Ясно… — наконец пробормотал он. — И своё счастье ты видишь с Бейбарсовым? С тем, кто столько раз подвергал тебя опасности, унижениям, кто был темнейшим магом и практиковал некромагию? С чего ты взяла, что он действительно изменился, что он заслуживает доверия?
— Умоляю, прекрати, — поморщилась Таня. — Мы давно не ученики светлого отделения Тибидохса. Взрослые люди должны немного отходить от категоричных суждений, тебе так не кажется? Не бывает однозначно хороших или однозначно плохих. А если и бывают, то это исключение, а не правило. В большинстве же случаев в каждом из нас намешано всего понемножку. Соль в том, что только нам самим выбирать, чему позволить расти, а что стоит задушить в зародыше.
Ягун долго смотрел на неё, засунув руки в карманы. Лицо его осунулось, и сам он весь как будто стал ниже ростом.
— Танька, я ведь не спорю. Но… это же Бейбарсов! Ты что, забыла, сколько всего он натворил? Сколько дерьма вылил на вашу с Ванькой жизнь!
Таня спокойно смотрела на друга:
— Я не забыла, Ягун. И он тоже, поверь мне, всё помнит.
— Тогда я уже ни Чумы не понимаю!
Гроттер устало поднялась с кровати и подошла к окну:
— Он изменился. Очень. И продолжает меняться, хоть многие в это не верят, в том числе ты. Понимаешь, как будто всё плохое, что было в нём, постепенно либо отмирает, либо тускнеет, а всё то, что мне в нём всегда нравилось и было дорого, растёт и ширится.
Играющий комментатор вздохнул за её спиной:
— Он никогда не станет человеком, которому открыт путь в Эдем.
— А что, где-то есть правила, написанные на священной бересте, высушенной в ночь цветения папоротника, о том, что любить можно только хороших? — спросила Таня. — Или о том, что любви заслуживают только во всех смыслах положительные люди, заработавшие в Прозрачных Сферах плюсики по всем пунктам? Нет таких правил!
— Он никогда не станет таким, как Ванька, — глухо ответил Ягун.
Таня резко обернулась, и глаза её блеснули от злых и обидных слёз.
— Я и не хочу, чтобы он был похож на него, дубина!
Взлохмаченный внук Ягге потрясённо уставился на подругу.
— Ванька… — Таня задохнулась, — он навсегда останется важной частью моей жизни, и всегда во мне будет жить любовь к нему. Но уже другая — спокойная, честная, сестринская. А Глеб! Древнир, я… Я люблю его так, как никогда и никого не любила, неужели ты не понимаешь? У меня так спокойно на душе, так хорошо, и в то же время кажется, что я готова разорваться на куски от счастья! Я люблю его!
Её щёки пунцовели, и горло перехватывало от эмоций. Скажи ей кто-то года три назад, что она будет стоять в тибидохской спальне, крича о своей любви к Глебу Бейбарсову, она огрела бы нерадивого мечтателя по голове контрабасом. Но вот она, грозная русская Гротти, только что сделал именно это.
И Таня была счастлива, как никогда.
***
Кабинет главы Тибидохса, как всегда, встретил Таню уютной тишиной, нарушаемой лишь периодическим лязгом цепей о клетку, в которой хранились книги по тёмной магии. Здесь всё было по-прежнему, как тогда, в самый первый раз, когда Таня вошла в кабинет маленькой и взволнованной девочкой. И в самый последний, когда она выходила отсюда, узнав о том, что Глеб Бейбарсов потерял свой страшный дар, и думая, что в её жизнь и душу, наконец, придёт покой.
И вот теперь она, уже будучи молодой женщиной, снова переступает порог, пропущенная золотыми сфинксами, чтобы в очередной раз услышать мудрые слова своего наставника.
— Я знал, что рано или поздно ты придёшь, — спокойно проговорил Сарданапал, глазами указывая на кресло напротив себя. Дождавшись, когда Таня усядется, он поприветствовал её тёплой улыбкой: — После твоего назначения у нас не было времени как следует поговорить. Как продвигаются тренировки?
— Как обычно: Соловей Одихмантьевич лютует, игроки дуреют от усталости. Однако в день игры окажется, что команда не так плоха, как сейчас уверяет тренер.
— Что ж, Разбойник не меняется. Однако состав, который он собирает, год от года становится всё лучше. До матча остаются считанные недели, и я в вас верю.
— Спасибо, академик, — кивнула Таня, чувствуя, однако, что разговор о драконболе ещё не окончен. И оказалась права.
— Я… эээм… хотел спросить, тебе нравится твоя работа? То, чем ты сейчас занимаешься?
Девушка знала, как хорошо Сарданапал чувствует фальшь, поэтому ответила искренне:
— Я очень счастлива. Это была моя мечта.
— Единственная? — быстро спросил он.
— Нет, — улыбнулась Таня, — но, безусловно, самая важная.
Старый маг какое-то время вглядывался в её лицо, а потом удовлетворённо откинулся на спинку кресла. Цветные усы подпрыгнули и улеглись ему на плечи.
— Что ж, это заметно: твои глаза горят. Я помню похожий огонь в глазах Леопольда, твоего отца, когда он решил посвятить себя науке. Ну, раз ты счастлива, то я рад и спокоен. Однако позволь полюбопытствовать: что, в таком случае, заставило тебя в столь поздний час вместо заслуженного отдыха искать встречи со мной?
Таня внутренне подобралась. Стычка с Ягуном всё ещё будоражила её, плотным вихрем кружа противоречивые эмоции. Девушка почему-то не сомневалась, что, если уж решение бросить всё и уехать с Ванькой в глушь академик воспринял без особого энтузиазма, то её желание остаться с Глебом он точно не оценит.
— Я… хотела поговорить с вами. Это важно. И срочно. Дело в том… я знаю, что Глеб работает на вас, знаю, что и с какой целью он ищет, знаю, что ему грозит опасность.
Выпалив последнее предложение, девушка замолчала, ожидая реакции Сарданапала. Однако он ничего не отвечал, лишь тонкие и длинные лучики морщинок расползлись по углам его глаз, и Таня с удивлением поняла, что глава Тибидохса улыбается.
— Что ж, ты права, — наконец произнёс он, — это действительно безотлагательное дело. Думаю, для начала ты хотела бы знать, почему я не рассказал обо всём тебе, а доверился Глебу?
В очередной раз поразившись проницательности академика, Таня кивнула.
— Я хорошо помню, что вы, хоть и уважали Бейбарсова за ум, талант и незаурядные способности, отнюдь не одобряли того, в каких целях он использовал дарованные ему умения.