— Я… я тебя… — она осеклась, замотала головой, крепко зажмуривая глаза.
Что-то острое пронзило его грудь. Таня жалобно застонала, когда он вновь резко задвигался, уже не щадя ни её, ни себя. А он всё смотрел и смотрел на неё, понимая, что теперь уже никогда не сможет отпустить эту девушку. Она вросла в него, поселилась под его кожей, отпечаталась на внутренней стороне век; она жила в нём, цвела в нём, распускалась огромными бутонами. Она сделала его своим навечно, и он пытался хоть как-то возместить это, делая её своей сейчас, желая так же поселиться в ней.
Он вглядывался в её лицо, надеясь, что девушка сможет прочитать все эмоции, которые он испытывал и не мог выразить словами — свою жажду, радость обладания, восторг и острое удовольствие, страсть и любовь. Всё то, что сейчас пронизывало воздух вокруг них, что сводилось к центру их близости, к месту, где они соединялись и становились, наконец, одним целым.
Глеб смотрел, как подрагивает её маленькая грудь, пока он безжалостно вбивал Таню в землю, покрытую пеплом. Их тела двигались, как одно беспрерывное целое: единый организм, в котором всё дышало в унисон.
Он почувствовал момент её надлома заранее, когда увидел, как Таня задвигалась ему навстречу, в отчаянии цепляясь за его шею. Он встречал её резкими толчками, позволяя использовать своё тело для её удовольствия, потому что в этот момент не было ничего важнее.
И когда она шагнула за грань, хватая ртом воздух и напрягаясь в его руках, как тетива, он со стоном последовал за ней.
Удовольствие обрушилось долгой пульсирующей агонией, и Глеб, словно сквозь вату, слушал беспомощные вскрики девушки и собственные хриплые выдохи.
А потом болезненные уколы дикой страсти смыло сладкое томление, оставшееся, как послевкусие.
Глеб по-прежнему сжимал Таню в объятиях, не желая отпускать её. Он потерял рассудок от наслаждения, от потрясения, от любви.
***
Они ещё долго лежали, не шевелясь, разделяя ускользающее блаженство. Глеб боялся двигаться, как будто если он это сделает, Таня исчезнет, и всё это окажется его сном.
Но когда девушка тихо охнула, приподняв затёкшую ногу, он осознал, что это реальность. И что он придавил Таню своим весом. Осторожно покидая её тело, Бейбарсов задержал дыхание — таким невыносимым казалось это вынужденное разъединение.
Он прилёг рядом и одной-единственной искрой разжёг небольшой костёр, который охранял их разгорячённые тела от свежего вечернего воздуха. Таня приподнялась и села, слегка поморщившись. Обняв колени, она улыбнулась, немного смущённо разглядывая его наготу: по лицу девушки пронеслась тень былой стыдливости. Глядя на блики, пляшущие по её коже, Глеб подумал, что на такое противоречивое поведение способна лишь она одна.
А ещё он подумал о том, что они оба не предприняли никаких попыток, чтобы их сумасшедшая близость была безопасной. И он не желал говорить Тане об этом, потому что в его мечтах такая осторожность была им совсем ни к чему.
Но эту мысль смела, сгладила другая, более реальная, более важная — Таня теперь его навсегда, а он навсегда её.
Протянув руку, Бейбарсов лениво коснулся рыжей пряди, свисавшей вдоль её лица.
— Ты такая красивая, — прошептал он, с ухмылкой наблюдая, что этим простым признанием смутил девушку ещё больше. — Не понимаю, как ты вообще можешь стесняться после того, чем мы занимались. Кажется, мне никогда не понять тебя.
— Значит, мы с тобой в одинаковом положении, — улыбнулась Таня, наблюдая, как он придвигается к ней ближе, как прижимается лицом к её перепачканному бедру и водит носом по блестящей, покрывшейся мурашками коже.
От этой забавной и трепетной ласки девушка тихонько засмеялась. Глеб приподнялся и сел, сгребая её в охапку и придвигая к себе, переплетая ноги, так, что их лица оказались друг напротив друга. Таня запустила пальцы в его волосы, ласково перебирая тёмные пряди. Блики костра играли на их телах.
— Таня, я хочу, чтобы ты осталась со мной навсегда. — Его голос хрипел, и в груди, под самой кожей, ворочалось что-то острое, надрывное. — Чтобы мы прожили вместе столько, сколько нам отведено. Ради того, чтобы быть со мной, тебе не придётся отказываться от всего, что тебе дорого. Для тебя это будет так же естественно и легко, как летать. Мы с тобой хотим одного и того же, мы похожи. И я — единственный из мужчин, кто принимает и любит тебя такой, какая ты есть, со всеми недостатками, с твоими тёмными сторонами, твоим двойным дном.
Она смотрела на него, не моргая, слегка поглаживая небритую щёку большим пальцем.
— Я люблю всё в тебе, — продолжал он. — Я знаю, что ты упрямая, слегка зацикленная, порой совершенно невыносимая. У тебя волосы непослушные и жёсткие, вечно торчат в разные стороны. Ты носишь одни и те же джинсы много лет, а свитер, мне кажется, даже старше тебя. Ты ценишь драконбол больше всего на свете, а ещё своих друзей и эту жизнь. Ты тоскуешь по родителям. Терпеть не можешь ложь и зазнаек. И я люблю всё это, я люблю всё в тебе, всю тебя, и так будет всегда.
— Я знаю это, Глеб, — прошептала девушка. Её руки, сжимавшие его лицо, дрожали: — Я тоже хочу быть с тобой. Но порой ты пугаешь меня. Ты любишь так, как будто в бой идёшь. И боишься его проиграть. Копья, стрелы, ножи из слов и поступков. А я не хочу воевать. Хочу просто прижаться ближе и любить. И мне страшно признаться, страшно произнести те слова, которых ты так ждёшь от меня. Я боюсь признаться тебе в любви.
Таня отчаянно вглядывалась в его лицо, как будто надеялась, что так он поймёт, что она испытывает, что хочет сказать. И Бейбарсов понял. Он нагнулся, слегка коснувшись её губ в трепетном, невинном поцелуе, особенно удивительным после их бурной близости, а потом прижался лбом к её лбу и шепнул:
— Тогда признайся в нелюбви.
— Я… я не люблю тебя, — она сказала это с тихим всхлипом, давя в горле рыдания.
— Я тебя тоже.
Глеб с ужасом ощутил, как что-то предательски влажное заполняет его глаза, но не посмел отвести взгляд. И когда две слезы упали на его щёки, он не сразу понял, что эти слёзы — Танины. Мокрыми были её ресницы, её губы, которыми она покрывала всё его лицо, безостановочно шепча «Не люблю, как же я не люблю тебя…».
Они провели всю ночь, сплетаясь и разъединяясь, час за часом погружаясь друг в друга, мучая друг друга. Опьянённые чувствами и ощущениями, они вновь и вновь сливались, переводили дыхание, доведённые до изнеможения, и опять возобновляли обоюдные ласки.
До рассвета еще оставалось несколько часов. Совсем немного времени, прежде чем реальный, враждебный мир вновь вытолкнет их в реальность, где им придётся бороться за свою любовь.
Но пока далёкая полоса горизонта за горами ещё не окрасилась золотом, у них есть время.
Когда костёр почти догорел, а Таня, укрытая большой курткой, дремала, выбившись из сил, на его согнутой руке, Глеб встречал раннее летнее утро уже другим человеком.
Он поборол демонов своего прошлого, смирился со всеми потерями, признал все ошибки.
Он раскаялся.
Он постиг суть того, чем была его жизнь.
Он переступил черту,
ту самую,
отделяющую его от нового Глеба и новой жизни.
Жизни, в которой он больше никогда не будет одинок.
========== 15. Бесстыдство ==========
Комментарий к 15. Бесстыдство
Итак, самая длинная - на данный момент - глава во всём фанфике. Больше семи тысяч слов, господа - и, признаться честно, я сама не поняла, как так вышло. Как не поняла и того, почему глава закончилась так, как закончилась. Я просто вела героев по заранее намеченному плану, вела, а они вдруг решили пойти своим путём. Ну что ж, решила я, пускай идут. В конце концов, им виднее.
В этой части я побила свой собственный рекорд по занудным рассуждениям. Тем, кому такое не по душе, боюсь, придётся туго. А ещё тут много секса. И рефлексии. Секс-рефлексии:D
Что ещё хочу сказать? Ах да, если всё будет развиваться по тому плану, что выбрали герои, то, думаю, нам осталась всего пара глав;) Приятного прочтения, друзья.
Примечания:
* Птицы одного цвета легко сходятся.