Бейбарсов замер, пристально разглядывая её.
— Неприятных… последствий? — процедил он, сощурив глаза.
Тане стало не по себе: она вдруг ощутила, что сказала или сделала что-то не так, хотя не до конца понимала, что именно. У неё вырвался неловкий смешок:
— Ты же пока не хочешь детей, так же, как и я.
— Представь себе, хочу, — холодно ответил Глеб, расцепляя объятия и отступая на шаг.
Девушку будто окатило ледяной водой. Она не сразу поняла вспыхнувших внутри чувств, которые вызвали эти слова, но ледяной огонь, полыхающий в глазах Бейбарсова, заставил её порадоваться лишь одному: ей хватило мозгов промолчать о том, что с Ванькой она не предохранялась.
— Я не думала, что мы так скоро… В смысле, на носу матч, и потом, мы ведь только сошлись, а ты уже хочешь детей наплодить. Глеб, посмотри на меня! — она уже видела, как закипают в нём гнев и обида, и знала, что лучше остановить это, пока не поздно. — Наши мечты только-только сбылись, дай время насладиться ими. У нас ещё будет возможность испытать подобную радость, у нас всё впереди! Я вообще не понимаю, с чего ты так взбесился! — теряя терпение, воскликнула девушка.
Кажется, наивно было думать, что всё будет просто — это между ними-то, между двумя отчаянными упрямцами? Ей было почти физически больно от потери того мягкого взаимопонимания, что царило между ними ещё минуту назад; оттого, что она вновь, не желая того, всё испортила; оттого, что Бейбарсову вдруг пришло в голову озвучить то, о чём сама Таня пока даже не думала — и тем самым всколыхнуть волну смятения и сомнений в её и без того растревоженной душе.
— Я хочу, чтобы ты была моей! — прорычал Глеб, тёмные дуги его бровей сошлись на переносице.
— Я твоя, Глеб, — Таня протянула руку, желая дотронуться до него. Он не ответил на прикосновение, но и не отпрянул, и она сочла это хорошим знаком. — Я люблю тебя, и я твоя, но я не могу рожать в год по ребёнку, чтобы доказать это!
Секунду они молчали, а затем неуверенный смех обоих разрядил уже начавшую накаляться обстановку. Однако почти сразу лицо Глеба приобрело серьёзное выражение. Он погладил её щёку большим пальцем и задумчиво произнёс, почти дословно повторяя её мысли:
— Я же знал, что с тобой будет непросто. Для такого, как я, влюбиться, да ещё так неистово, уже само по себе было огромной ошибкой.
— Как ты можешь так говорить?
Таня не могла поверить: он вывернул наизнанку их жизни, через столькое заставил пройти, и теперь говорит это.
— Я не знаю, Таня, — Глеб отвернулся и устало провёл рукой по волосам, откидывая назад чёлку. — Я стольких дел наворотил, потому что зациклился на тебе, на своей любви к тебе, на будущем, которого тогда у нас быть не могло. Я бы мог столького достичь, не превращаясь при этом в урода, я ведь даже Тантала сумел победить. Но любовь разрывала меня на части, мешала мыслить здраво, смотреть на вещи реально.
— Ты по-прежнему так думаешь? — она задержала дыхание.
Он повернулся к ней, заключил в смуглые ладони её лицо и поцеловал закрывшиеся веки:
— Если бы я думал так же, то не был бы здесь. Всё сказанное было обо мне, не о тебе. Ты же пробудила во мне лучшее. Те стороны и качества, о которых я сам не знал. Ты очистила меня, исцелила меня, и я люблю тебя. Я хочу дать тебе всё, что только возможно, но сейчас у меня ничего нет. Лишь я сам, — с этими словами Глеб сделал шаг казал и опустился на одно колено, прямо на грязные плиты пола.
Таня смотрела на него расширившимися глазами. Она не могла поверить, что всё это — не видения сюрреалистического сна.
— Надеюсь, ты простишь, что у меня нет с собой кольца. Я знаю, многие настроены против нас и нашего союза, но эту проблему мы решим, как только отыщем Амулет и, конечно, спасём мир. Разумеется, есть ещё Магщество, но в мои планы не входит сделать тебя молодой женой заключённого, так что и с этим мы справимся.
Она покачала головой, не в силах вымолвить ни слова.
— И что это значит? — он улыбался, но девушка видела, как на дне его серых глаз притаился страх. — «Я готова заниматься с тобой сумасшедшим сексом, но стать твоей женой — это уже чересчур?».
— Нет, Глеб, не так. Просто… О, Древнир! Я не знаю! — в смятении воскликнула Таня. — С тобой я не могу быть ни в чём уверена, я будто живу по соседству с вулканом. А сейчас ты предлагаешь мне на этот вулкан переселиться! Я не знаю… Но я… я люблю тебя. Люблю.
— У тебя уже была спокойная и предсказуемая жизнь. Тебе мало было нескольких лет, чтобы понять: это не для тебя?
Она молчала, силясь придумать что-то, хотя ответ, тот самый, единственно правильный, продиктованный сердцем, уже вертелся у неё на языке.
— Танька, выходи за меня, а? Я смогу сделать тебя счастливой, правда. Я жить без тебя не могу. И я буду любить тебя так, как никто и никогда не любил и не полюбит. Хочешь, буду мамонтов для тебя убивать.
Это предложение, рождённое в самой глубине его души, простое и незатейливое, повисло в душной тишине комнаты.
Таня силилась вспомнить, как могло случиться такое, что Глеб Бейбарсов просит её стать его женой, и не могла. Как чёрная роза, упавшая когда-то к её ногам, он стоял перед ней, коленопреклонный, беззащитный в своей искренности, в своём порыве, рождённом потребностью и любовью.
Любовь.
Казалось, само мироздание проверяло их на прочность, то сталкивая, то отдаляя, давая подсказки и намёки, но удерживая на расстоянии, а потом вдруг снова тесно сближая, чтобы затем опять растащить по разным концам света. Но любовь пришла в их сердца, о да, они полюбили друг друга — вопреки всему. И всё остальное отступило на второй план, когда Таня кивнула Глебу, стараясь проглотить тугой комок в горле.
Но у неё ничего не вышло, и три слёзы, одна за другой, скатились по её щекам, а в голове вдруг ожил голос призрака:
«Ты плакала, глядя на какого-то человека. Этот человек стоял перед тобой на коленях».
Пророчество сбылось.
***
До самого вечера команда Тибидохса по драконболу тренировалась, как сумасшедшая.
До самого вечера Таня Гроттер старалась не вспоминать о том, что произошло утром в пустой классной комнате.
Мысли путались у неё в голове, пока она передавала заговорённые пасы; пока горизонтальной бочкой — одним из сложнейших манёвров — летела прямо на Раду, зависшую в дальнем конце поля; пока выслушивала гневные окрики Соловья и кричала на игроков сама.
Всё это время она пыталась понять, как так вышло, что она зашла в ту комнату драконболисткой Таней Гроттер, а вышла невестой Глеба Бейбарсова.
Она не жалела и не передумала, просто слишком много всего свалилось на неё за последнее время.
Они с Бейбарсовым вроде как по умолчанию договорились пока не распространяться о своих отношениях, однако что-то подсказывало девушке: их тайна вскоре перестанет быть таковой, если даже младшекурсники в школе были в курсе того, что «Глеб любит Таню, а Таня любит Глеба».
Стоило ей только произнести про себя это имя, как его обладатель показался внизу, у края ангаров. Она видела, как недовольно зыркнул на него тренер, однако прогонять не стал. В конце концов, тот, кто хоть однажды выходил на поле в составе сборной, навсегда остаётся в сердце Разбойника, как свой.
Понимая, однако, что Соловей не потерпит, если она будет отвлекаться, Таня удвоила рвение. Она носилась над полем, как выпущенная из лука стрела. Всего раз позволив себе бросить взгляд вниз, она успела заметить, что Бейбарсов стоит, прислонившись к железным воротам ангара и сложив на груди руки. Он наблюдал за ней, явно замечая, как сильно она рискует в процессе игры, но лицо его при этом было абсолютно спокойно. И Таня внезапно поняла: ей нравится, что Глеб не пытается её чересчур опекать, или остановить её попытки влезть всюду, где есть хоть малейший намёк на опасность.
Всё-таки этот упрямец был прав как минимум в одном — они подходят друг другу, они так похожи, оба отчаянные авантюристы, которые жить не могут без риска. И рядом с ним Тане не придётся строить из себя кого-то, она всегда сможет оставаться собой и при этом быть бесконечно любимой.