За себя Аркадий нисколько не боялся. Что ему могут сделать? Конечно, с работы уволят. За халатное отношение к своим обязанностям и за отсутствие надлежащего контроля. Но это волновало Аркадия меньше всего. Он уже давно может жить на пенсию. Ему вообще ничего не нужно. Но позор… Какой позор…
И главному врачу влетит, а он — неплохой человек. Не так уж они были близко знакомы с Аркадием, но он знал, что главный — ничего, еще не самая сволочь. Бывают и похуже.
Да и сам факт ужасал Аркадия Моисеевича. Он не мог представить себе, что к таким делам может быть причастен кто-то из людей, которых он знал.
Когда Скелет рассказал Аркадию о таком чудовищном бизнесе, тот не слишком испугался оттого, что не мог же он всерьез допустить, что это может делать кто-то из его знакомых. Что это делают какие-то мифические личности, которых потом покажут по телевизору — в это можно поверить. Но в то, что этим страшным монстром является твой собственный санитар Василий — красавец, косая сажень, розовощекий блондин, мечтающий быть врачом? Нет, в такое не верилось совсем, ни одной минуты не верилось.
А банки, между тем, стояли себе в холодильнике… Аркадий Моисеевич так и просидел еще час или два, до тех пор, пока не явился из дому Василий.
Вот тогда между ними и состоялся разговор. Это, строго говоря, не было разговором. Аркадий Моисеевич произносил монолог за монологом, изредка перемежая свою речь вопросами.
— Нет, вы скажите мне, как вы додумались до этого? — кричал он, беспомощно простирая руки к Василию. — Как вы могли, вы же человек?
Потом, когда накричался вдоволь, спросил:
— Кто работал тут в мое отсутствие? Вы же не могли сами все это проделывать? Вы же не врач, вы не умеете работать с органами.
Тогда он задел за живое Василия. Тот, сидевший до того напротив молча, вскинул голову и, поглядев в глаза Аркадия Моисеевича, вдруг сказал:
— А вот тут вы и ошибаетесь… Очень даже мог. Очень даже умею.
— Так вы сами изымали человеческие органы? — не поверил доктор.
— Отчего же и не сам, — ответил санитар. — Я прочитал учебники и научился… Что же вы думаете, я зря три курса закончил? Я мог бы стать великим хирургом.
Потом подумал минуту и добавил, бросив в лицо ошарашенному доктору.
— Я еще и буду хирургом… Накоплю денег и поеду учиться за границу.
Это было последней каплей для Аркадия Моисеевича.
— Ты в другую сторону поедешь, падаль вонючая, — закричал он, вскакивая с места и вспомнив в ту минуту давно забытый лагерный лексикон. — Неужели вы думаете, что такие, как вы, могут стать врачами? Разве человечество может допустить, чтобы подонки носили это высокое звание?
Аркадий Моисеевич был в полной ярости. Он был готов растерзать Василия. Но и тут он все же оставался интеллигентным человеком и как-то не допускал мысли о физическом насилии. Он оскорблял санитара, он кричал на него, угрожал, однако его не посещала мысль об опасности, которой он себе подвергает.
Доктор обежал свой стол и встал перед сидящим на стуле санитаром, потрясая кулаками перед его лицом.
— Дрянь! — кричал он. — Тебя в лагерную пыль сотрут за твои дела.
— Нет, — неожиданно, не меняя позы сказал в ответ Василий. — Не сотрут.
И замолчал, выжидательно глядя на Аркадия Моисеевича и ожидая его реакции.
— Почему? — опешил доктор. — Почему это ты не боишься?
— А вот почему, — ответил Василий спокойно. Его лицо вдруг приняло ленивое выражение, а глаза даже казались полуоткрытыми. Он как будто готов был вот-вот задремать. — Ты ведь, старая образина, никому не сказал о своем открытии, да?
— Еще нет! — взорвался Аркадий. — Но неужели ты думаешь, что не скажу? Что буду тебя покрывать? Да разве то, что ты делаешь, можно покрывать?
— Нет, — ответил парень. — Покрывать ты не будешь, это ясно. Но и не расскажешь никому.
Аркадий Моисеевич как-то в пылу даже не заметил, что санитар вдруг обозвал его «старой образиной». Если бы заметил, то понял бы, что это неспроста. Санитар просто уже не видел в нем заведующего и вообще того, кого следует бояться и что следует принимать в расчет.
Аркадий Моисеевич был «списан», хотя еще не осознал этого.
— Как не расскажу? — чуть не подскочил доктор на месте после последних слов Василия. — Расскажу сегодня же. И ты будешь наказан. Ни один человек не простил бы тебе этого.
— Так то человек, — все так же лениво парировал Василий. — А не ты.
— Что же я — не человек? — вспылил Аркадий. — Это как раз ты — не человек.
— Ошибаешься, — вдруг громко и твердо сказал Василий, быстро вставая со стула во весь рост и сбрасывая с себя кажущееся оцепенение. — Я-то как раз человек. А вот ты — уже нет. Ты — бывший человек.