Получилось. Даже слишком хорошо, так как в какой-то момент сестричка встревожилась, отложила в сторону рушник и подошла ко мне:
- Тебя что-то гнетет?
Я кивнул.
- Расскажешь?
Я полюбовался на облако рыжих волос, на грустные, но полные любви глаза, на ее ласковую улыбку и вытащил из-под лавки сверток с варежками:
- Это - тебе…
Ларка развернула сверток и… села на пол. А по ее щекам снова потекли слезы.
- Ну вот, опять плачешь… - делая вид, что расстроен, буркнул я. - Нет, чтобы обрадоваться…
Эллария шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом и улыбнулась. Сразу превратившись в маленькое, но очень теплое солнышко:
- Я радуюсь! Просто мне никогда и ничего не дарили…
- Теперь - дарят. Двое. Я и Кривой Раздан… - сказал я… и оказался на полу, в объятиях сестры.
- Я тебя люблю, братик! И буду любить до самой смерти…
'До самой смерти…' - угрюмо подумал я, скрипнул зубами, вцепился в посох и принялся оглаживать оставшийся отрезок Пути. А потом услышал приглушенный всхлип:
- Что, я выгляжу настолько плохо?
Распущенные огненно-рыжие волосы, свободно ниспадающие на плечи, глаза, полные слез, закушенная губа… - в этот момент леди Мэйнария настолько походила на Ларку, что у меня оборвалось сердце.
- Что ж… Подберем что-нибудь еще… - расстроенно пробормотала баронесса, потянулась к поясу и нехотя принялась развязывать затейливый узелок…
- Сколько? - хрипло спросил я у портного. И вдруг понял, что не могу оторвать взгляд от лица Мэйнарии д'Атерн.
- Мне уже заплатили… - донеслось откуда-то справа. - Так что вы мне ничего не должны…
Я кивнул, перекинул посох в левую руку, не глядя сгреб со стола сумку со сменным бельем и арноттом. Потом сообразил, что баронесса все еще ждет моей реакции, и выдохнул:
- Хорошо… Даже слишком…
Хотя не видел ничего, кроме ее лица…
… Поездка по городу в памяти не отложилась - я смотрел по сторонам, а видел только Элларию. Дома. Во дворе. У проруби. Идущую по улице к замку графа Тьюварра и возвращающуюся обратно. Смеющуюся и плачущую. Бодрую и заспанную.
Прошлое, засыпанное пеплом прожитых лет, восстало из небытия и засияло ослепительно-яркими красками: я видел не только лицо сестры, но и ее конопушки. Родинку на переносице. Белую ниточку шрама на правом предплечье. Вздувшиеся вены на тыльной стороне ладоней. Вечно обломанные ногти. А еще изможденный взгляд, темные круги под глазами, ввалившиеся щеки, торчащие ключицы и сгорбленную от усталости спину.
А еще я вдруг понял, как она уставала. И это понимание возродило к жизни ту жгучую ненависть, которой я жил целых двенадцать лиственей…
- Ты - выгорел… Весь… - снова прозвучало в голове. - Но выгорел очень давно, а от тебя пахнет свежей кровью. Почему?
Я вытаращил глаза, чтобы не вспоминать, но перед ними все равно замелькали те самые картины из прошлого, которые я не любил вспоминать больше всего:
… Пламя взлетает по стенам сарая, как белка на вершину сосны. И, на мгновение замерев у конька крыши, прыгает ввысь. Туда, где в разрывах угольно-черных облаков мелькает мутный желтый глаз Дэйра. Вытянувшись на десяток локтей, оно замирает, а потом рассыпается мириадами искр, которые устремляются вниз. К земле, залитой кровью и заваленной бьющимися в агонии телами…
Делаю шаг… потом второй… Стряхиваю с плеч навалившуюся тяжесть… Не глядя, отмахиваюсь засапожником… Ощущаю, как вздрагивает чье-то тело, прыгаю в огонь и подныриваю под пылающую балку…
По ноздрям шибает жутким запахом горящего мяса. А через мгновение к нему добавляется вонь от горящих волос.
На краю сознания мелькает мысль:
'Мои…'
Но не задевает. Так как я не могу оторвать взгляда от изломанного тела Элларии, распластанного на обеденном столе…
… Волос - нет. Совсем. Там, где утром сияло рыжее облако - огромный пузырящийся ожог. Чуть ниже - заплывшие глаза, сломанный нос и окровавленный рот с неестественно свернутой набок челюстью.
Тоненькая шея покрыта черными пятнами от чьих-то пальцев. Рубашка разорвана от ворота до пояса, а из-под горящей ткани бесстыдно торчит обожженная грудь с обезображенным соском.
Взгляд соскальзывает ниже, и я складываюсь пополам, выплескивая на землю содержимое желудка…
… Надо мной что-то лопается, и на спину обрушивается неподъемная тяжесть. Падаю на колени. Кое-как выворачиваюсь из-под горящего бревна, с трудом встаю на ноги и снова прикипаю взглядом к телу сестры…
Щелкает. В лицо ударяет что-то обжигающе-горячее и опрокидывает меня навзничь…
… Прихожу в себя, вытаскиваю из щеки горящий шип, встаю на четвереньки. Хриплю… и слышу собственный голос, заглушающий рев беснующегося пламени:
- Убью!!!
Потом срываюсь с места, подхватываю на руки неподъемное тело Ларки и шагаю в пламя…
- Кром…
Прокусываю губу, чувствую вкус крови на губах и ускоряю шаг…
- Кро-о-м!!!
- Ларка? - не веря собственным ушам, спрашиваю я. И возвращаюсь в реальность.
Это - не Ларка, а леди Мэйнария, в глазах которой - страх…
Поворачиваю голову туда, куда смотрит она, и расплываюсь в счастливой ухмылке. Это - они… Те, кто взял жизнь моей сестры и мамы. И те, кто порубил соседей, пытавшихся за них вступиться…
- Бездушный… - неуверенно выдыхает молодой парень с цепом в руке. И делает шаг назад.
Поздно: я соскальзываю с коня и устремляюсь вперед. К тем, кто вернулся из прошлого…
Глава 13. Баронесса Мэйнария д'Атерн.
Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.
'В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность. И… иногда принимают в себя своего Хозяина.
Понять, что в Бездушного вселился Бог-Отступник, несложно: в такие моменты у него стекленеет взгляд, движения приобретают божественную мощь и скорость, а Посох Тьмы превращается в размытый диск, каждое касание которого ввергает жертву в бездну невыносимых мук…'
- В бездну невыносимых мук… - повторила я, стуча зубами. Вслух. Чтобы хоть как-то заглушить доносящиеся до меня истошные крики.
Не помогло - чтобы не слышать такие крики, надо было родиться глухой. Или умереть!
'Справиться с Бездушным, ставшим вместилищем Двуликого, может только Вседержитель. А любого другого он ввергнет в Бездну Небытия. Или 'одарит' Посмертным Проклятием. Поэтому, увидев сие непотребство, бегите изо всех сил. И не оглядывайтесь…'
'Бежать? Куда?' - угрюмо подумала я, открыла глаза, чтобы оглядеться, наткнулась взглядом на жуткую мешанину из изувеченных тел, бьющихся в агонии в огромной луже из их собственной крови, и сразу же зажмурилась. А через несколько мгновений чуть не оглохла от наступившей тишины.
- Все… Можно ехать… - мертвым голосом произнес Кром. И я вдруг поняла, что боюсь. До смерти боюсь увидеть взгляд Бога-Отступника. Поэтому сидела, не шевелясь, до тех пор, пока не заскрипело седло кобылки Крома. А потом легонько сжала бока своей. Надеясь, что она догадается последовать за лошадью Бездушного.
Догадалась. И довезла меня сначала до Северных ворот Меллора, а потом и до Найты.
Журчание речушки подействовало на меня успокаивающе, и через какое-то время я, наконец, решилась открыть глаза.
Лучше бы я этого не делала: мой взгляд сразу же наткнулся на Меченого, стоящего по колено в воде. И прикипел к огромному шраму от ожога, некогда превратившего его спину в одну сплошную рану.
'Бедняга…' - невольно подумала я. А потом ужаснулась, сообразив, что сочувствую слуге Двуликого!
Я тут же осенила себя знаком животворящего круга, прошептала 'спаси и сохрани' и… задумчиво склонила голову к плечу: