После своего первого посещения этого клуба я чуточку заинтересовалась жанровой живописью, которую так боготворил Маринелли. Ничего серьезного: просто прочитала с десяток статей и скачала себе в отдельную папку фотографии картин художников Джоджоне и Эдгара Дега. Правда, во втором клубе Исайи, в «Джорджоне» я еще не была. Да и, если честно, вот эта огромная картина, украшавшая фасад известного в Риме здания, вызывала у меня табун мурашек на коже. Особенно сейчас. Я не могла сдвинуться с места, потому что во все глаза разглядывала каждую деталь «Голубых танцовщиц». Да, пускай это была одна из множества копий, но она прекрасно передавала любовь художника к искусству, к балеринам. Дега написал артисток, что в ожидании выхода поправляли свои наряды за кулисами. Казалось, я могла почувствовать их волнение и даже могла представить, как пластично они двигаются — настолько искусно переданы настроения и дух балета.
Если можешь не танцевать — не танцуй, Джо.
Эти вызывающие восхищение девушки явно не представляли свои жизни без танца. А я?
У меня в памяти не сохранилось точное расположение других шедевров Дега в клубе Исайи, я только помнила о другой копии «Голубых танцовщиц» над диджейским пультом, почти под самым потолком. Но, смело шагая к входным дверям, я уже точно знала, что буду смотреть на эти произведения искусства совсем по-другому. Да и сам Исайя теперь вызывал во мне куда большую симпатию: он не так поверхностен, как может показаться изначально.
Свет от мощных прожекторов, яркие блики цветных огней, дикий ритм танцев, оглушительное звучание энергичной музыки — это все было частью мира лучшего друга Алистера Шеридана. Я прошла вперед, вдыхая воздух, пропитанный серовато-голубым дымом кальянов, которые были здесь повсюду. Ароматы в громадном зале смешались: запах расцветающей сакуры переплелся со сладко-тягучим запахом жасмина. Эти ароматы мне без труда удалось различить. Я растворилась в толпе и, выплыв из нее, остановилась напротив одной из копий картины Дега, выполненных неоновыми красками. В полутьме клуба все творения художника светились, и это, конечно, не могло не привлекать внимания. Особенно того, кто не был частым гостям «Танцовщиц».
— Это «Репетиция», — я вздрогнула от неожиданно возникшего Исайи у меня за спиной, но не обернулась.
Значит, он был здесь. Отлично. Маринелли продолжал:
— Его называли живописцем танцовщиц. Правда, у него хорошо получалось? — сказал мне на ухо Исайя.
Ему не надо было говорить громко, поскольку диджей, словно пойдя нам на уступки, сменил электронную зажигательную музыку на медленную и волнующую. Я кивнула Исайе головой, решив пока все-таки не поворачиваться к нему. Я была уверена: мы оба смотрели на художественное произведение впереди.
— Дега не изображал звезд балета, сверкающих на сцене, залитой светом. Он стремился показать закулисную жизнь танцовщиц, как будто позволяя обычному человеку заглянуть в тайную жизнь театра, — я почувствовала на себе взгляд Маринелли, а затем он вытянул руку и показал пальцем на полотно: — Посмотри, насколько они юные, но такие старательные, да? — еще один мой кивок. — А вот, смотри, винтовая лестница… Она как бы направляет взгляд зрителя вверх-вниз, вверх-вниз… Это определенно создает ощущение движения, как думаешь?
Я впервые смотрела на творчество Дега глазами Исайи. Этот художник, бесспорно, был чрезвычайно талантливым.
— Как ему удалось сохранить интерес зрителя даже к тем балеринам, которых почти не видно из-за лестницы? — я потянулась вперед, выставив руку, но вовремя осеклась и не прикоснулась к картине.
Исайя усмехнулся.
— Мне кажется, именно потому, что эти танцовщицы «спрятаны», о них хочется знать больше.
Теперь же я обернулась и мы, наконец, взглянули друг на друга. Маринелли тепло улыбнулся и приблизился еще на полшага, чтобы обнять меня.
— Привет, — рассмеялась я в его объятиях.
— Привет, — Исайя ответил мне тоже веселым смешком.
Отстранившись, он указал рукой на длинную барную стойку с разноцветной подсветкой из диодов, расположившуюся в нескольких метрах от нас.
— Не ожидал тебя здесь увидеть, — искренне произнес друг Алистера, и его черные глаза заблестели еще ярче. — Присядем?
Спустя полчаса Исайя знал абсолютно все, связанное со мной и Алистером. Оказывается, вот что мне так нужно было — выговориться и не ожидать в ответ осуждения! Маринелли крайне внимательно слушал меня, кивал головой, выглядел весьма заинтересованным и вставлял вопросы в какие-то моменты моего рассказа, которые ему были не совсем понятны. И ни разу я не увидела в его глазах хоть крошечную вспышку порицания или чего-то подобного. Я была ему за это безмерно благодарна!