— Тебе необязательно посещать занятия сегодня, — сказала мать безразличным тоном, отложив телефон.
— Умгм, — проглотив кусок вкуснейшего омлета, невнятно пробормотала я. — И вчера было необязательно, и позавчера… Ты же слышала, что сказал врач: моя лодыжка в норме. Хватит, я больше не собираюсь отлынивать от уроков.
Невозможно было не заметить искреннее удивление в глазах матери. Они с Гералдом переглянулись, и мамины тонкие не по моде брови взлетели вверх. Я слышала, как пару дней назад они говорили обо мне и обсуждали мое неожиданное рвение к учебе. Мама, естественно, и теперь не смогла скрыть легкой улыбки, но как только она вновь намерилась заговорить со мной, я уловила твердые и уверенные шаги на лестнице.
Алистер.
Не успев и договорить предложения, мама, раскрыв глаза, наблюдала, как я вскочила из-за стола, схватила свои вещи и, попрощавшись, побежала к двери. Сердце исполнило двойное сальто, когда Гералд прокомментировал мой побег:
— Моника, по-моему, наши дети поссорились. Твоя дочь то и дело куда-то исчезает при появлении моего сына…
По правде говоря, нога все еще немного ныла, но я знала, что, стоит мне отвлечься, как это тут же пройдет, поэтому, не мешкая, села в пригнанную охраной машину. Мотор завелся, и водитель выехал со двора. Я открыла окно, впуская в салон прохладный ветер — сегодня наконец-то за несколько дней ужасной жары римское небо затянуло тучами. Все ждали дождя. Мне захотелось снова увидеть вспышки молнии, услышать удары грома, чтобы напомнить себе ту ночь, когда я взялась за ум, когда я поняла, что никаких шансов у меня не было. Когда я поговорила с собой и решила, что достаточно уже унижаться. Когда я разбудила свою гордость! Я просто поняла, что все наладится, мне однажды больше не будет больно, нужно только отвлечься. Учеба стала моим якорем, моим спасением. Я держалась семь дней и продержусь еще. Я не смотрела в его потрясающие серые глаза больше ста семидесяти часов — и смогу жить так дальше. Алистер скоро уедет, дом перестанет наполняться его запахом… моим любимым запахом…
Я одернула себя — глаза уже закрывались, приятные воспоминания обволакивали, словно объятия. А мучительный и невыносимый голос девушки Алистера в голове хлестал по лицу, будоражили разум, поэтому я не позволяла себе забывать их диалог, подслушанный тем злосчастным утром. Он спал с ней в доме, где живу я. Он привез ее или она сама приехала — неважно. Имело значение только то, что Алистеру на меня было совсем наплевать. Он доказал это. Я не хотела больше обманываться, я буду жить дальше и полностью отдалюсь от его компании, от всего того, что его окружает. Так мне определенно будет легче.
Исайя звонил и оставлял мне голосовые сообщения все чаще и чаще, но я не брала трубку и не прослушивала оставленные месседжи, потому что не было никакого смысла. Он привлекателен, да, однако он не вызывал у меня абсолютно никаких чувств, кроме дружеских. А, глядя на него, я буду думать лишь об Алистере. В этот обрыв я уже падала, больше не нужно. Но стоит объясниться с Исайей, поскольку он неплохой парень. Он переживает обо мне. Простого быстро напечатанного сообщения, что со мной все в порядке, недостаточно. Это… это было бы некрасиво с моей стороны.
В здании школы все двенадцать человек из моей группы создали толпу у аудитории, но никто так и не заходил внутрь. Так как из дюжины вынужденно занимающихся со мной на этих летних каникулах восьмеро — это девочки, то можно было предположить, о чем идет оживленный разговор. А-а… нет. Ошибка. Они говорили не о модных нарядах и косметике, а о какой-то вечеринке. Элен, которую я как-то грубо отшила, тоже была среди остальных. Она в знак приветствия улыбнулась смущенно и задумчиво и тут же отвернула голову. Придерживая одной рукой лямку рюкзака, чтобы тот не свалился на пол, я подошла ближе к компании девушек. Одна из них говорила громче другой, а Аллегра вообще все время перескакивала с итальянского на английской, из-за чего я вконец запуталась.
Но перед нами неожиданно возник наш куратор, полная женщина средних лет, в очках с плотными стеклами и короткими тонкими волосами — синьора Франка Гамбино. Все называли ее Гамбой, убегали при виде нее и прятались кто куда, стоило ей пройтись по коридору. Синьора Франка не могла удержаться от замечаний в адрес любого ученика, который попадал в поле ее зрения. Ее недолюбливали, немного побаивались, поскольку она, бывало, сильно повышала голос, и все-таки меня Франка никогда не пугала. Единственное — ее болтливость жутко раздражала.
— Гамба! Гамба! — послышались среди учащихся громкие перешептывания, после чего каждый занял свое место в классе.