====== 14. Москва, Круспе и день, когда ничего не случилось (Встреча в столице, повод отметить) ======
Первого ноября сильно похолодало, а уже третьего Стас и Шнайдер собираются в путь. Прилетает Рихард Цвен Круспе, и Тилль поручает им встретить его в московском аэропорту Шереметьево лично, явно не веря в способность “легендарного пиарщика и сммщика” самостоятельно добраться до Мценска. Стаса немного смущает перспектива скорого знакомства с Рихардом, ведь от Ольги он уже наслышан нелестных отзывов в адрес этого человека, но, в то же время, он подспудно радуется предоставившейся возможности снова оказаться наедине с Думом, тем более под благородным предлогом совместного задания. Подъехав к парадной дома на Ленинской ещё затемно, он обнаруживает Шнайдера ожидающим на улице и лениво тыкающим носком кроссовка хрупкий лёд мелких луж. Завидев Стаса, тот дожидается, пока чёрный мерседес поравняется с ним, и нетерпеливо плюхается на сидение рядом с водителем.
— Свежее утречко, Станислав.
— Это пока свежее — зима впереди. Шнай, я думал, ты поведёшь?
— Нет, друг, придётся тебе крутить баранку: пятьсот километров до Москвы и столько же обратно.
— Значит, ты не любишь водить? Или опасаешься наших легендарных дорог в условиях первой гололедицы?
— Я уже давно не вожу, Стас. Реакция не та.
Парень не стал уточнять, что конкретно случилось с реакцией его спутника, посчитав подобные расспросы некорректными. Вырулив сквозь пустые дороги сонного города на окружную, Стас берёт курс на столицу. С наступлением полноценного светового дня Шнайдер начинает с увлечением рассматривать проносящиеся мимо просторы сквозь окна автомобиля.
— Странная у вас земля: вроде бы, центр страны, а мы уже минут двадцать не проезжали ни одного поселения. Только поля, леса, опять поля, какие-то редкие развалюхи, вдруг — крупный город, и потом снова ничего.
— Это ты ещё в Сибири не был! — Стаса забавит непосредственная, детская удивлённость его пассажира.
— Даже боюсь себе представить! Когда я ехал во Мценск, то всю дорогу спал: Тилль организовал для меня трансфер с водителем, и, если честно, я был не в состоянии смотреть по сторонам. А сейчас... А что вот это, например? — Шнай махнул в сторону монтажников, методично устанавливающих на каждом рекламном щите по обе стороны дороги яркие плакаты с надписью “С праздником, дорогие россияне!”.
— А, так это, праздник же у нас. Плюс календарные выходные. Так что, сегодня как раз начался длинный уик-энд по всей стране. А у моей мамы в школе каникулы, и она на целую неделю уехала к своей сестре в Тулу, — Стас слегка смущён: и зачем он снова невпопад упоминает маму?
Но Шнай пропускает его последнюю реплику мимо ушей.
— А что за праздник-то? Постой, я кажется знаю! День Революции, или как его у вас называют? Ну, десять дней, которые потрясли мир!
— Седьмое ноября? Нет. У нас теперь четвёртое ноября отмечают.
— Так это же завтра! И что же в этот день случилось?
— Ничего, — собственный ответ кажется Стасу грубоватым, и он спешит реабилитироватся: — То есть, это день, когда на самом деле ничего не случилось. Нулевая фактология — это тебе любой грамотный историк скажет. Нашим верхам лишь бы чего попраздновать, а уж низы всегда подтянутся, — раздражённым жестом парень слегка приоткрывает окошко, впуская в салон бодрящий морозный воздух, и виртуозно прикуривает одной рукой.
— Кажется, ты чем-то недоволен? — бледные глаза Шнайдера сканируют водителя подобно рентгену.
— Да забей. Видимо, у меня детская болезнь левизны, — Стас не собирается продолжать эту зашедшую в тупик беседу, он и так сегодня болтает слишком много и невпопад.
— Не знаю, что там у тебя за болезнь, но, возможно, я тебя вылечу? — Шнай обворожительно улыбается и хлопает спутника по коленке. Догадывается ли он, насколько многозначительно прозвучали его слова?
— А возможно, я тебя заражу, — Стас решает подыграть своему визави, и оба негромко, расслабленно смеются.
Ближе к полудню их путешествие стремится к завершению. Москва встречает путников нарядным убранством, чистыми улицами, весёлой праздничной суетой. Какой разительный контраст с родным Мценском: будто бы попадаешь в другую страну, или даже на другую планету. Аэропорт живёт своей жизнью — жизнью, которая ни на миг не останавливается. Глядя на часы, Стас с неудовольствием отмечает, что они уже немного опаздывают — рейс из Берлина должен был уже приземлиться. С трудом найдя парковочное место, мужчины спешат в зал прилётов. Круспе уже здесь — его невозможно не заметить: мужик с внешностью кинозвезды стремится им навстречу сквозь толпу встречающих.
— А я уж думал, кое-кто собрался меня кинуть. Ладно Дум, на него надежды никакой, но ты... Кстати, как тебя?
— Стас.
— Окей, я — Рихард, но ты сто процентов это уже знаешь, — и, вместо рукопожатия, новый знакомый бесцеремонно вешает на протянутую парнем руку сверхмодную куртку из чёрной лакированной кожи, Шнаю же он вручает небольшой чёрный саквояж, а сам, налегке, направляется к выходу. — Ну где тут ваша колымага, или вы собираетесь заморозить меня насмерть?
Двое лишь следуют за ним, на мгновение Шнайдер склоняется к Стасу и тихонько проговаривает:
— Прошу, не принимай на свой счёт. Риха — тот ещё мудак. Засранец, но не злобный, просто по жизни такой.
Уже в машине Стас получает возможность как следует разглядеть нового знакомого, расположившегося на заднем сидении. На выезде с территории аэропорта возникает пробка, и Стас с интересом взирает в зеркало дальнего вида. Да, этот Рихард красавчик: заострённый подбородок, по-девичьи нежные губы, чуть вздёрнутый, как у волчонка, хищный нос, ярко-голубые глаза, скрывающиеся за стёклами тяжёлых очков в квадратной тёмно-коричневой оправе. Такие очки носят только пижоны. Короткие тёмные волосы, торчащие загеленным ёжиком, мертвенно-бледная кожа, и ногти, покрытые лаком стального оттенка. Этот парень явно на своей волне, и что-то подсказывает, что он ещё успеет доставить немало хлопот.
— Ну, дружище, мы поедем, или ты так и будешь пялиться на меня в зеркало?
Стас не заметил, как пробка рассосалась, а стоящие за ним машины нетерпеливо сигналят. Он трогается с места, и скоро весёлая троица уже мчится в сторону центра города.
— Молодец, сынок, твой отец тобой бы гордился, — продолжает комментировать происходящее надменный пижон.
— У меня нет отца, — ровно и абсолютно нейтрально отвечает Стас.
— Слушай, Цвен ты бы заткнулся, а? Я не видел тебя полгода, и ещё столько же тебя бы не видеть! Рот свой заткни, здесь твой тупой пиздёж никому не интересен, понял? И ты в гостях, вообще-то. Не нарывайся! — орёт Шнайдер на старого друга, развернувшись к нему в пол-оборота. Стас никогда не видел Дума в таком бешенстве, и от неожиданности чуть не съехал в кювет, в последний момент умудрившись не потерять управление. Переведя дыхание, Шнай продолжает, уже понизив тон: — Сейчас по-быстрому где-нибудь перекусим, и сразу во Мценск — к ночи уже будем там. Станислав, вези нас в какую-нибудь таверну. А ты, — он снова обращается к Рихарду, — только пикни мне!
— Ээ, расслабься, друг, — Круспе поднимает обе руки в жесте “Я сдаюсь!”, — у тебя фантомные женские боли что ли? Ну так прими таблеточку, как ты всегда это делаешь, и остынь. И вообще, какой ещё Мценск, вы охренели? А как же р-р-русский вотка? — он намеренно долго тянет фрикативную “р”. — Не знаю, как вы, а я без хорошей гулянки Москау не покину. Так и знал, что хвалёное русское гостеприимство — это всё враньё!
Несколько минут они едут в тишине, которую решается нарушить только Стас:
— Так куда едем? — он специально избегает зрительного контакта с обоими попутчиками, давая им возможность самостоятельно прийти к консенсусу.
— Ладно, — нехотя произносит Шнайдер. — Стас, ты же учился в Москве, какая у вас тут самая интересная улица?