— Что, Ришка-волчонок, ссаки свои закапываешь? И так всю жизнь — нашкодивший щенок, и никогда тебе уже не стать волком. Даже несмотря на твои сорок лет!
— Тебе тоже сорок, дива, — Рихард пытается взять себя в руки, старательно придавая голосу привычную насмешливую интонацию, — а ты даже мужиком так и не стал.
Шнайдер меняется в лице:
— Поговори мне ещё, говнюк, как бы тебе не пришлось сейчас в своё ссаньё носом уткнуться. Как и подобает глупым невоспитанным щенкам.
— Пойдём уже, деятель, — пытается сбавить обороты Круспе, — нечего нам тут надолго зависать, а то ещё возлюбленный твой заревнует.
Уловив тень ярости на побледневшем лице друга, Рихард, кажется, входит во вкус и уже не может остановиться:
— Или он ещё не в курсе? Вот так сюрприз его ожидает! Ты смотри, дорогая, не тяни с признанием, а то получится, как с Ландерсом. Учти, второй раз по притонам я тебя разыскивать не буду.
Шнайдер мрачнеет окончательно и делает угрожающий шаг вперёд. Круспе интуитивно отступает, и, зацепившись за кусок деревяшки, торчащей из кучи набросанного за часовней бытового хлама, падает навзничь. Снежный ангел беспомощно барахтается в мокром снегу, пытаясь подняться и при этом не выпустить из руки термос. Насладившись зрелищем в полной мере, Шнайдер будто бы теплеет и протягивает Рихарду свою ладонь:
— Пойдём, волчонок.
Рихард с трудом поднимается и отряхивается. Глядя на Шнайдера исподлобья, он надувает губы и обиженным тоном произносит:
— Надоели вы мне, уеду от вас в Америку.
— Давай-давай, только помни, сучёныш: если ты плюнешь на коллектив — коллектив утрётся, а если коллектив плюнет на тебя — ты захлебнёшься, — с этими словами Шнайдер отворачивается, демонстрируя полное нежелание продолжать разговор.
Минуту спустя парочка появляется из-за часовни, вновь оказываясь в поле зрения всех присутствующих на похоронах. Высокий Шнайдер тянет за собой нервно спотыкающегося, всё ещё частично облепленного снегом Круспе, пытающегося на ходу открутить крышку термоса и сделать спасительный глоток водочного энергетика. Тем временем к группе собравшихся подъезжает чёрный Кайен. Упитанный батюшка и субтильная девушка-подпевала в белом пуховом платке выходят из автомобиля и спешат к гробу. По толпе проносится выдох облегчения.
К отпеванию приступают незамедлительно. Священник с помощницей делают свою работу, а все собравшиеся — свою. Поначалу гости искренне стараются сосредоточиться на бубнеже батюшки, но очень скоро уставшие уже люди теряют концентрацию, и коротают время разглядывая окружающих. В итоге наступает момент, когда Стас понимает, что взгляды всех собравшихся сейчас сконцентрированы на нём. Единственный сын почивший — и от него ждут реакции. Любой. Подобающей случаю. Стас прекрасно это знает, но радовать публику своей болью он не сбирается: его лицо непоколебимо, он твёрдо стоит на ногах, чуть касаясь стоящего совсем рядом Шнайдера, его взгляд сух и ровен, и кажется, будто уже ничто не способно вырвать парня из равновесия.
— Как ты? — улучив момент, осторожно интересуется Шнай.
— Я просто хочу, чтобы всё это поскорее закончилось.
Шнай понимающе кивает.
— Но ты в порядке? — чуть погодя, уточняет он.
— Да. Благодаря тебе, Кристоф. Спасибо, что не дал мне тогда напиться. Я переболел своё, и теперь всё будет хорошо. — Вдруг, словно спохватившись, Стас добавляет, подняв глаза на своего собеседника: — Прости.
— За то, что назвал меня по имени? — Шнайдер мягко улыбается, и улыбка эта не ускользает от внимания окружающих, всё это время сопровождавших перешёптывающихся мужчин любопытными взглядами. — Ничего, тебе можно.
Стас удовлетворённо кивает, и переводит взор на людей, стоящих по противоположную сторону от могилы. Вот Диана, одетая во всё чёрное — она вполне могла бы нарядиться так и в любой другой день. Девушка сосредоточенно разглядывает носки своих сапог, не находя, куда при этом деть руки: то сунет их в карманы, то сложит на груди, то начнёт теребить сумочку. Заметно, что ей не очень уютно, но она способна отдать должное традиции и покорно выстоять всё мероприятие. Её верный спутник Оливер стоит рядом. Остекленевшие глаза железного Олли распахнуты неестественно широко, долговязая фигура раскачивается, рискуя упасть, а взгляд его при этом устремлён прямо в открытый гроб.
— Шнай, что это с ним? — Стас толкает друга в бок.
С ответом поспевает Рихард, тоже умудрившийся заметить сомнамбулическое состояние своего товарища:
— Ну так это, Олли у нас вроде как суеверный. Наверняка, он сейчас воображает, как все мертвецы в округе ночью поднимутся из могил и придут за ним. Прямо в кроватку.
Стас не успевает уточнить, шутит Круспе или нет — раскачивание длинного туловища по ту сторону могилы приобретает угрожающую амплитуду, и бритоголовый брокер того и гляди рухнет прямо в разверзнувшуюся перед ним яму. Встревоженные взгляды Стаса, Шнайдера и Круспе перехватывают Тилль и Флаке — стоящие чуть поодаль, они успевают вовремя и, подхватив Оливера под руки, разворачивают его на сто восемьдесят градусов и уводят прочь. Диана сопровождает всё действо тяжёлым взглядом, значение которого стороннему наблюдателю угадать едва ли удастся.
Отпевание завершилось, батюшка получил свой гонорар и уехал, рабочие, наконец дождавшиеся своего момента, обвязали уже заколоченный гроб верёвками и плавно погрузили его в пустые недра кладбищенской земли. По традиции, Стас должен бросить горсть земли на крышку гроба первым. Вместо промёрзшей земли он зачёрпывает снега, и размеренным броском белого комочка ставит финальную точку в одной из глав своей жизни. Его примеру следуют и остальные, выстроившись змейкой, в порядке очереди, отдавая последние почести усопшей. Теперь дело за поминальным застольем. Люди дисциплинированно рассаживаются в два автобуса, и отправляются на дачу Корицких. Несколько женщин из числа давних знакомых покойной уже ждут их там, завершив приготовления и накрыв поминальный стол.
— Ничего себе, неплохая у тебя дача, — одобрительно присвистывает Диана, ловя Стаса на выходе из автобуса. — Честно говоря, я не думала, что здесь все поместятся, но теперь вижу, что ты был прав, отказавшись от аренды ресторана.
— Эта дача нам от деда досталась, он был не последним человеком в обкоме партии...
— Теперь-то дача твоя, Стасик, — вклинивается в разговор тётя Валя. — Галька-то завещания не оставила, так что и квартира, и дача — твои.
— Тёть Валь, скажи честно, ты имеешь какие-то претензии? — Стас ничуть не стесняется присутствия посторонних.
— Ну что ты, Боже упаси! — закудахтала женщина, уводя племянника на пустующую кухню просторного кирпичного дома. — Ты молодой, тебе нужнее! А скажи, девушка-то есть у тебя? Семьёй обзаводиться когда планируешь?
— Нет, тёть Валь, но как появится — я тебе обязательно сообщу.
— А эта как же? В чёрном платье-то?
— Диана? Просто коллега.
— Странные у тебя коллеги, я как посмотрю. Особенно этот, с кудрями. Трётся всё время рядом, ты это, смотри там, поаккуратнее. Немчура всё-таки!
— Пойдём, тёть Валь, люди ждут, — парень хватает тётушку под руку и увлекает в полную людей гостиную.
Все уже собрались за столом и ждут тоста. Стас не сазу понимает, что ждут именно его речи, и на помощь приходит усатый завуч. Он долго разглагольствует, поминая безвременно оставившую их коллегу добрыми словами, люди рядом одобряюще кивают. В завершении речи все поднимают свои стопки и пьют не чокаясь.
Так проходит остаток вечера.
— Поезжай домой, друг, отдохни, — немного пришедший в себя Оливер хлопает Стаса по плечу, — мы здесь всё уберём.
Диана и внезапно примкнувший к ней пьяный Рихард соглашающе закивали. Тётя Валя уже успела откланяться и поспешила на вокзал, решив вернуться в Тулу ночным поездом, сославшись на то, что завтра ей на работу. Стас благодарит своих коллег и направляется к уже ожидающему его такси.
— Прости, Шнай, можно я сегодня побуду один? — нерешительно обращается он к сопровождающему его Думу.
— Конечно. Позвони завтра, как проснёшься.
Но Стас не звонит ни на следующий день, ни через день. Он взял отпуск, и никто из коллег не решается его тревожить. Хотя Диана всё же сделала пару дежурных звонков, дабы убедиться, что с парнем всё в порядке.